На следующее утро, перед восходом солнца я велел запалить фитили и через несколько мгновений после этого велел дуть в сэфид мухрэ, и в тот миг южная и восточная стены города рухнули.
Я не могу передать как содрогнулась земля от того, как воспламенился порох и рухнули стены.
Как я узнал позднее, в результате этих двух взрывов были разрушены дома, расположенные вблизи городской стены, а их обитатели остались под обломками. До того времени нам не доводилось воспламенять такое количество пороха одновременно, и оглушающий взрыв и содрогание земли даже меня ввергли в ужас. Мои воины ринулись в город с юга и востока, внутри города раздавались ужасные вопли. Я предвидел, что осажденные устремятся к восточной и южной частям города, чтобы преградить путь моим воинам, вследствие чего остальные его части останутся без защиты. Я велел, чтобы в западной и северной частях воины шли на приступ крепостных стен. Как упоминалось ранее, с началом осады, я установил высокие наблюдательные башни, по четырем сторонам города, чтобы постоянно видеть что творится внутри города. В тот день в городе царило такое смятение, стоял такой шум и гвалт, что я не мог разглядеть с высоты тех башен, что же там творилось и поэтому отправился к городским стенам, чтобы оттуда наблюдать за ходом сражения. За каждой частью города был назначен ответственный руководитель, все они хорошо знали возложенные на них задачи, и поэтому осаждённые старались укрепить каждую часть или позицию, которую видели ослабевшей.
Воины эмира Сабзевара сражались хорошо, тем не менее мы стремительно теснили их со всех сторон и шли к центру города, ощущая полную уверенность в скорой победе. Эмир Сабзевара и его сын, прежде чем пасть в бою, поубивали всех женщин своей семьи, чтобы те избежали плена, после чего они сами погибли отважно сражаясь. Когда весть о гибели эмира Сабзевара и его сына достигла моих ушей, я понял, что теперь Сабзевар неизбежно падет. Наши глашатаи кричали, что каждый, кто хочет остаться в живых, пусть войдёт в дом шейха Хасамуддина Сабзевари и расположенную по соседству мечеть Мир. Я объявил мечеть Мир еще одним местом, где можно сесть в бест (т. е. обрести прибежище, чтобы остаться неприкосновенным), поскольку слышал, что дом шейха Сабзевари не настолько просторен, чтобы вместить в себя большое число желающих сесть в бест.
О, читающий эти строки, не попрекай меня тем, что я объявил местом, где можно сесть в бест, дом шейха Хасамуддина Сабзевари, бывшего шиитом. Ведь когда наш пророк брал Мекку, он также передал через глашатаев, что дом Абу Суфияна объявлен местом беста, и всякий, укрывшийся в том доме или пределах месторасположения Каабы, не будет убит, в то время как Абу Суфиян считался злейшим врагом пророка и поклонялся идолам. Естественно, что шейх Хасамуддин Сабзевари как личность стоял выше Абу Суфияна, так как поклонялся единому Богу и нашего пророка считал посланником божьим.
Когда взошло солнце, я вступил в город через его ворота и увидал, что улицы усеяны трупами погибших и запекшейся кровью, приближаясь к центру города я заметил свежие потоки крови, текущие по некоторым улицам и понял, что истребление жителей все еще продолжается, и что свежепролитая кровь стекает в потоки водных каналов, пересекающих город. Сердце мое расцвело при виде крови, покрывающей улицы города, ибо с юных лет мне доставляло наслаждение видеть как льется кровь моих врагов и чем больше лет я жил, тем лучше я понимал, что кровопролитие есть ключ к обретению могущества, власти и славы, и что пока человек не прольет кровь, он не сможет вселить страх в сердца других, установить власть своей личности над другими. Вместе с тем, добивающийся власти через кровопролитие, не должен превращать это занятие в страсть так как если такое превратится в любимое увлечение, те, кто его окружают и живут в достатке благодаря его милости, неизбежно прольют кровь его самого.
К вечерней молитве бои в Сабзеваре закончились и все оставшиеся в живых, либо спешили к дому шейха Хасамуддина Сабзевари и мечети либо сдавались в плен. До того времени никто из моих воинов еще не приступал к захвату добычи, но как только прекратились бои на улицах, я велел начинать грабить дома. В тот же день шейха Хасамуддина Сабзевари привели в мой лагерь, разбитый за чертой города. Когда шейх прибыл, он заметил как мои воины были заняты сборкой моей переносной мечети, имеющей два купола — голубой и красный (ранее я уже упоминал об этой мечети), для того чтобы
Шейх Хасамуддин Сабзевари сказал: «О эмир Мавераннахра, ты сегодня оказал мне честь, объявив мой дом местом беста и те, кто нашли прибежище в нём, спаслись от неминуемой смерти. Подобная любезность с твоей стороны, позволяет мне сметь просить тебя, и я скажу следующее: теперь, когда ты одержал победу, когда большая часть населения города погибла, воздержись же от разграбления имущества жителей города». Я ответил: «О, шейх. Ты упоминаешь лишь о гибели жителей города, и не помнишь о том, что погибли так же и мои воины, их число так же велико и за их гибель должна быть уплачена цена крови, поэтому я не могу принять твою просьбу».
Шейх Хасамуддин помолчал и сказал: «Тогда вели не угонять в плен и рабство женщин и детей». Я ответил: «И такое повеление я не могу дать, ибо жители Сабзевара, оказав сопротивление, поставили себя в положение воинствующих кафиров, а соответствующие аяты Корана недвусмысленно предписывают, чтобы женщины и дети таковых были пленены и обращены в рабов».
К тому времени солнце село, и раздался голос муэззина, призывающего к молитве, и я спросил шейха Хасамуддина не пройдет ли он в мечеть для совершения намаза, на что он ответил: «О эмир Мавераннахра, ты совершай свой намаз в мечети, а я свой совершу здесь, на месте, где нахожусь».. Я сказал: «Эта мечеть не моя, она является домом Аллаха». Однако шейх Хасамуддин, вынув что-то их кармана, положил на землю и приготовился совершать намаз. Я спросил: «Что это такое ты положил на землю?» Шейх ответил: «Это печать, к которой мы прикладываемся лбом всякий раз совершая поклон Господу». Я спросил, «А почему вы это делаете?». Он ответил: «Для того, чтобы обрести уверенность в том, что место поклонения пребывает в чистоте». Тогда я сказал: «О шейх Хасамуддин, в таком случае вместо одной, ты должен пользоваться семью такими печатями». Он спросил: «Почему же?» Я ответил: «Потому что, в соответствии с истинным толкованием законов ислама, в момент совершения поклонения Господу, должны пребывать в чистоте семь участков земли, то есть те, которых в это время касаются семь частей нашего тела, и так как при совершении молитвенного поклона земли касаются пальцы обоих ног и рук, оба колена и лоб, то в связи с этим согласен ли ты с утверждением, что при молитвенном поклоне должны непременно пребывать в чистоте семь участков земли, которых касается семь частей нашего тела?». Шейх ответил, что он согласен. Я сказал: «Тогда почему же ты прикладываешь к печати лишь свой лоб и не подставляешь такие же печати под две ладони руки, оба колена и пальцы обоих ног?»
Шейх ничего не ответил. Я же сказал: «О, шейх. Совершающий намаз в печати не нуждается. Только необходимо, чтобы место совершения намаза было чистым и наш пророк, совершая молитвенный поклон, прикладывал свой лоб к земле и таким образом исполнял предписанное Господом»..
По окончании намаза, я спросил: «О шейх, кто есть шайтан?» Шейх Хасамуддин Сабзевари ответил: «О эмир, шайтан был ангелом, которого Аллах изгнал от себя и с того момента до нынешнего и от нынешнего до конца света, он занимается только лишь тем, что сбивает рабов божьих с пути истинного». Я спросил: «О шейх, приемлешь ли ты такое объяснение?» Он ответил: «Да, о эмир». Я сказал: «Человек, сведущий и ученый подобный тебе, не должен описывать шайтана именно таким образом, такое описание предназначено для простого народа, чтобы он мог понять, что собой представляет шайтан, что он существует, что он сидит в засаде и подстерегает их, чтобы толкнуть их на путь неправедных дел. Однако, истинный шайтан — это повелевающая страсть, влечение к чему-либо, которая присутствует в природе каждого человека, вынуждает его совершать грешные, запретные действия. В существе каждого присутствуют две силы — одна милостивая или от Бога, а другая — от дьявола, толкающая людей на употребление вина, к азартным играм и другим запретным деяниям и по этой причине приобрели обязательный характер намаз, руза (т. е. пост) с тем, чтобы мусульмане были заняты молитвой и постом, и чтобы одолевающим страстям не оставалось времени и не оставалось у них возможности толкать человека на неправедные дела. Таким образом, тот кто молится и держит пост, не станет грешить, ибо для этого необходимо оставаться чистым, между тем, впадение в грех и неправедные действия оскверняют его состояние чистоты. Всемогущий и всезнающий Господь не испытывает ни малейшей нужды в моей и твоей молитве, моем и твоем держании поста, он установил обязательность молитвы и поста лишь с той целью, чтоб помешать мне и тебе всякий раз обретать в мыслях готовность вступить на путь греха».
Шейх Хасамуддин сказал: «О эмир, я знаю, что ты ученый муж и что ты знаешь много такого, чего я не знаю».
В ту ночь до самого утра раздавался вой гиен, поедающих трупы погибших в Сабзеваре, а утром в небе появились хищные птицы, поедающие падаль, которые слетались к городу, чтобы поживиться своей долей добычи. Я хотел, чтобы победа, одержанная мною в Сабзеваре послужила уроком для всех, чтобы все знали, что каждого, кто осмелится противостоять мне, постигнет судьба эмира Сабзевара и жителей того города. Поэтому на следующий день я велел оставшимся в живых жителям отделять головы убитых и собрать их в двух местах за пределами городских стен, расположенными на востоке и западе. Я хотел соорудить высокие башни из тех отрезанных голов, и чтобы ночами на их верхушках горели факелы.
После того, как в указанных местах собрали все отрезанные головы, мне доложили, что их количество составляет девяносто тысяч. Зодчим в свое время, отвечавшим за устройство подкопов под городские стены, я поручил построить две башни, одну на востоке, другую на западе от Сабзевара, сказав, чтобы при строительстве применили известь, с тем чтобы башни те были достаточно прочными и не разрушались от воздействия времени. Зодчим я велел рассчитать таким образом, чтобы в каждой башне было уложено в точности, как кладут кирпичи, по сорок пять тысяч голов, причем их следовало уложить таким образом, чтобы они составляли внешний вид башни. Если число голов окажется лишним, они могут быть использованы для отделки внутренней части, наружная же часть непременно должна была быть украшена отрезанными головами, чтобы подошедший к башне мог видеть их от подножия до самой вершины.
Зодчий сопоставив число голов с шириной сооружений, сказали, что эти сооружения лучше создать не в виде башен, а в виде пирамид, с винтовой лестницей в середине, чтобы по ним можно было взбираться наверх и вечером зажигать огни. Я знал, что головы, устанавливаемые по наружной части пирамид, еще свежие и вскоре их мясо сгниет и останутся лишь черепа, которые расшатаются и начнут отделяться и выпадать из стен. Поэтому я велел укреплять головы таким образом, чтобы впоследствии, когда сгниет на них мясо и останутся лишь кости черепа, они не расшатались и не выпали.
Сначала из камня и кирпичей устроили каркасы пирамид, затем по их наружной части установили отрезанные головы, оставшиеся лишними были употреблены для отделки внутренних стен. После того, как были построены две такие пирамиды — одна на западе, другая на востоке Сабзевара, я велел высечь на каждой из них надписи следующего содержания: «Сооружено из голов убитых жителей Сабзевара в соответствии с повелением Амира Тимура».
Ночами на вершинах тех пирамид зажигались установленные факелы, которые можно было видеть издали. Во время своих последующих походов, когда случалось проходить через Сабзевар, превращённый в развалины, я видел, что стены тех башен уже побелели, и создавалось впечатление, будто они сложены из отрезанных голов белого цвета.
После того как были сооружены эти башни, я разрушил крепостные стены Сабзевара, и двинулся на юг Хорасана, оставив за спиной разрушенный город с трупами его жителей.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ