Несмотря на то, что эмир Сабзевара потерял часть своих воинов, я не мог атаковать его, имея в своем распоряжении лишь двадцать пять тысяч всадников. К счастью, вечером того дня перед нами появился передовой дозор войск моего сына Джахангира, идущего на соединение с нами через Эсфарейн и Джувейн. Узнав через своих дозорных о моем местонахождении, Джахангир к полуночи подъехал и встретился со мной. Я спросил его, слышал ли он что-либо о своем брате Шейхе Умаре. Он ответил, что совершенно не имеет каких-либо сведений о своем брате, однако как было договорено, тот должен был подойти к Мазинану, что на юге от Сабзевара.

С подходом и соединением с нами войска Джахангира наши силы и возможности возросли и мы были готовы вновь наступать на войско эмира Сабзевара.

Узнав, что на помощь мне пришли мощные силы, эмир Сабзевара понял — еще одна битва со мной в открытой степи и он будет уничтожен, поэтому он начал стремительно отступать, быстро достиг Сабзевара и укрылся за его крепостными стенами. Как упоминалось, осаждать укрепленную крепость и одолевать упорство и сопротивление осажденных занятие нудное, долгое и утомительное, однако тот, кто желает одержать победу, должен быть готовым терпеливо и постепенно довести до конца это трудное дело. Я не имел сведений о положении внутри города Сабзевара кроме тех, что получил от Мухаммада Сайфиддина. Из беседы с ним мне стало известно, что Сабзевар — это большой город, являющийся центром ковроткачества, где имеется триста тысяч ковроткачей, которые трудятся в мастерских. Долина Сабзевара была не столь благоустроена как Нишапурская, и с первых мгновений поневоле обращаешь внимание на дующий в степи ветер, швыряющий в лицо песок и все время, пока шла осада Сабзевара, тот ветер доставлял нам неудобства.

Здесь я предпринял те же шаги, что и в Нишапуре, чтобы сломить упорство осажденных, а именно: засыпал все подземные каналы, снабжавшие город водой, поставил вокруг города дальние и ближние сторожевые дозоры, чтобы в случае если в городе окажутся подземные ходы, ведущие наружу, население не смогло использовать их для доставки продовольствия. Кроме того, я собрал всех мужчин из окрестных селений, чтобы они рубили деревья, делали из них заготовки для плотников, ответственных за возведение движущихся башен. Четверым искусным мастерам по отрытию подземных ходов я поручил устроить подкопы ведущие к подножию городской стены с четырех направлений и оканчивающиеся пустотами, в которые можно было закладывать и подрывать заряды из пороха.

Я велел, чтобы вокруг города в четырех местах из кирпича и дерева построили и установили по одной высокой башне, чтобы с них наши наблюдатели постоянно видели, что происходит в городе. Те башни получились очень высокими и позволяли хорошо видеть, что творится внутри города, догадываться о численности его обитателей. Меня порадовало большое число жителей, что означало — город не выдержит длительной осады и вскоре падет, ибо не будет возможным обеспечить продовольствием всех, Однако позже мне донесли, что эмир Сабзевара предусмотрел возможность длительной осады и запасся большим количеством продовольствия.

Готовясь к штурму города, я испытывал беспокойство по поводу отсутствия вестей от моего сына Шейха Умара. Во главе сорока тысяч конников он должен был войти в Мазинан, что расположен невдалеке от Сабзевара, а между тем от него не поступало каких либо вестей, и я велел Джахангиру взять сорок тысяч всадников и отправляться на север в сторону Мазинана чтобы выяснить, где находится Шейх Умар со своим войском и что могло случиться с ними.

Джахангир и его всадники двинулись в путь, а мы продолжили осаду города. Каждый день мы привязав к стрелам, забрасывали в город послания, в которых обращаясь к населению и войску эмира Сабзевара предлагали прекратить сопротивление и сдать город, обещая, в этом случае сохранить им жизнь. Мы так же предупреждали, что в противном случае мужчинам грозит поголовное истребление, а женщинам и детям — плен и неволя. Тем не менее, наши угрозы не оказали ни малейшего воздействия на осажденных.

Однажды я забросил в город несколько стрел с письмами, в которых предлагал эмиру Сабзевара взойти на городскую стену и посмотреть на сложившуюся обстановку. Вечером эмир Сабзевара, о котором я уже говорил, что он был примерно моего возраста и исповедовал шиизм, взошел на городскую стену. Я велел подвести поближе к стене его брата, Мухаммада Сайфиддина. Наши лучники были готовы стрелять в случае, если со стороны осажденных в нашу сторону будет пущена хоть одна стрела. Однако лучники, обступившие эмира Сабзевара, намеренно давали возможность видеть, что луки висят у них за спиной, и что они не собираются стрелять.

Глашатай с нашей стороны, обратившись к эмиру Сабзевара, прокричал от моего имени: «О, Али Сайфиддин, если ты не откроешь ворот города и не сдашь Сабзевар, твой брат будет казнен здесь же на твоих глазах, я повелю отделить его голову от туловища». Эмир Сабзевара крикнул в ответ: «О, Тимур-бек дозволишь ли ты твоему пленнику говорить со мной?» Через глашатая я передал, что да, я дозволяю пленнику говорить. Эмир Сабзевара обратившись к своему брату сказал: «О, Мухаммад Сайфиддин, хочешь ли ты остаться живым при условии, что мы сдадим город врагу или считаешь лучшим, чтобы мы сражались, пусть даже если это приведет к твоей смерти?» Мухаммад Сайфиддин ответил: «Сражайтесь!», и обратившись ко мне сказал: «Тимурленг, вели своему палачу обезглавить меня»..

Я сказал глашатаю: «То, что я скажу сейчас Мухаммаду, повтори громко для сведения эмира Сабзевара»., затем я изложил следующее повествование: «Мой предок Альп-Арслан триста пятьдесят лет тому назад воевал с правителем Византии Диогеном IV и победил и пленил его.

(Пояснение: Тимурленг утверждая о своём родстве с Чингиз-ханом, одновременно говорит и о своей принадлежности к роду Альп-Арслана, сельджукского правителя, отец которого знаменитый Малик-шах не был из рода Тимурленга, поэтому мы сочли нужным упомянуть об этом, чтобы уважаемый читатель не был введен в заблуждение. — Переводчик.)

Место, где правитель Византии был пленен моим предком, расположено в Армении, и после пленения Диоген IV был закован в цепи и приведен к моему предку. Альп-Арслан спросил его: «Если бы ты одолел меня и взял в плен, чтобы ты сделал со мною?» Диоген IV сказал: «Я бы продал тебя».

Удивленный Альп-Арслан спросил: «Продал бы вместо того, чтобы постараться убить меня?» Правитель Рума сказал: «Потому что твоя гибель не имела бы особого значения. Для меня ты был важен, пока не был побежден. Убивать тебя, побежденного, приведенного ко мне закованным в цепи, равносильно убийству какого-то муравья, тогда как, продав тебя, я бы извлек хоть какую-нибудь да пользу».

Альп-Арслан спросил: «Кому бы ты продал меня?» Правитель Византии ответил: «Тебе самому или любому, кто проявит готовность купить тебя». (Следует иметь ввиду, что под правителем Византии подразумевается правитель Малой Румелии со столицей в Константинополе, который сегодня называется Стамбул — Переводчик.).

Альп-Арслан тут же согласился продать правителя Византии, а поскольку кроме самого его не было на то других покупателей, он продал Диогена IV ему самому. Поэтому, о Мухаммад Сайфиддин, если ты готов выкупить себя или твой брат проявит такую готовность, я готов продать тебя»..

Эмир Сабзевара крикнул со стены, какую цен> а хочу за его брата. Через глашатая я ответил, что за сумму, равную двум корурам (один корур равен пятиста тысячам) динаров. Эмир Сабзевара крикнул, что во всем городе не найдется и одного корура наличных динаров. Я ответил: «Ты лжешь. Ты, у которого имеется войско численностью в сто тысяч человек, должен иметь немало коруров наличных денег. Пока человек не имеет денег в количестве, измеряемом в корурах, он не в состоянии создать и содержать стотысячное войско».

Эмир Сабзевара ответил: «Ради того, чтобы спасти жизнь брата я могу собрать и заплатить сто тысяч динаров, при условии, что ты его передашь мне живым и здоровым». Я ответил, что стотысячный выкуп был бы уместен, если бы речь шла о спасении какого-то заурядного торговца, захваченного в плен, а не брата эмира Сабзевара. Эмир Сабзевара сказал, что даже ради спасения своего брата, он не сможет уплатить сумму, большую чем назвал. Я ответил: «Хотел я подобно Альп-Арслану продать жизнь твоего брата, но раз уж ты не готов купить ее, и нет других покупателей, то придется мне убить его, дабы избавить себя от хлопот по его содержанию».

По моему знаку палач обезглавил Мухаммада Сайфиддина, с верха городской стены раздались горестные вопли и я сказал, чтобы тело Мухаммада установили на одной из башен, возведенных против городской стены, чтобы жители могли видеть его.

Той ночью Али Сайфиддин мстя за гибель своего брата устроил нам побоище. Уже прошла треть ночи, как вдруг распахнулись городские ворота через которые высыпали наружу и атаковали нас воины эмира Сабзевара. Тысячи из них с помощью лестниц спускались со стен города, часть из нападавших имела с собою факелы и, пробиваясь к нашим шатрам, поджигали их, стремясь привести нас в смятение и помешать сосредоточить свои силы. Я придерживаюсь правила: ведя осаду крепости, никогда не располагать коней вблизи лагеря. Ведущий осаду зная, что за стенами осаждаемой крепости укрылось многочисленное войско врага, должен понимать, что в любой миг дня или ночи осажденные воины могут совершить вылазку и атаковать войско ведущее осаду их крепости. А если в момент вылазки противника в лагере осаждающих еще окажутся и их кони, возникнет такой переполох и беспорядок, что невозможно будет успешно биться, к тому же если еще и возникнет пожар и огонь охватит весь лагерь. Хотя наши лошади будучи боевыми и не боятся шума и гама, тем не менее огонь их пугает, и когда он возникает, они могут сорваться с привязи и в страхе умчаться прочь.

Заблаговременно расположив своих коней в тылу войска, мы не испытывали особых волнений в ту ночь, когда состоялась ночная вылазка врага. Оба моих военачальника Кувлар-бек и Ургун Четин знали, что если противник совершит вылазку и нападет на нас, они должны будут поспешить ко мне вместе со всеми имеющимися в их распоряжении силами.