– «Почему ты тогда ещё жив?»
Наши мысленные переговоры прервал парный топот сапог, и скрип двери, через которую меня сюда заводили. Я услышал щелчок замков пластикового чемоданчика, и вскоре ощутил, как на мою голову легла чья-то ладонь. Тусклый оранжевый свет фонарика резанул глаза сквозь веки. Проговорив Пете что-то непонятное, и бормоча себе под нос, медик принялся обрабатывать рану. Наложив бинт с чем-то ещё, доктор собрал свои инструменты, и ушел.
Следом за ним вышел Петя. Всё это время я делал вид, что нахожусь в невменяемом состоянии, ни проронив и слова. Когда с моей стороны отсутствовала реакция на вопросы и действия врача, Петя недовольно фыркал, и дергался, что бы поддать мне, но врач похоже сдерживал его, отрывая от меня вату со жгучими препаратами. Врача мне провести не удалось, наверное, а вот Петя на мою паршивую актёрскую игру вполне повёлся.
Я открыл глаза и осмотрелся. Меня окружали толстые металлические прутья, выстроенные в решетку, и они тянулись до самого потолка. Они были покрыты ржавчиной. Я был в клетке, и по обе стороны от меня вытянулось множество таких же. В каждой из них были люди. Где по несколько человек, а где по одному. Некоторые безразлично пялились вверх, лежа на деревянных лавочках, но большинство с любопытством на меня смотрело.
Определенно, тюрьма. Но каких преступников и за какие преступления тут держали? Я читал об исправительных учреждениях, и туда обычно засылали всяких негодяев, убийц, и других нарушителей закона. В чём провинился Шон, и главное, в чём провинились эти люди? Я не знал, следует ли мне ждать от них поддержки, не знал, чего мне вообще дальше ждать. Если бы только по близости был дракон, и я мог бы снова залезть ему в голову…
– Эй, – позвал меня кто-то. – Ты зачем тут? За что тебя?
– «Не отвечай», – предупредил меня Шон.
– Ты слышишь меня? – Снова спросил тот же голос. – Игнорируешь что ли? Меня зовут Карл.
Я промолчал, и взглянул в сторону, с которой шел голос. Это был заросший мужчина с густой бородой, чьи серые глаза глядели на меня из впалых глазниц. Мы недолго смотрели друг на друга, и я отвернулся. Дальнейших вопросов не последовало, и Карл, похоже, решил про меня забыть. Мне подумалось снова лечь спать, но перехотелось, из-за голода.
Кто-то словно услышал мои мольбы, и дверь в хранилище стала открываться.
– Жрать, животные!
Внутрь вошли трое мужчин в военной форме, и один из них вёз тележку с громадной кастрюлей. Отвратительной запах баланды, которая была там сварена, моментально разлетелся по помещениям, и мой живот скрутило. Едва не свернувшись в бараний рог, я с трудом сдержал рвоту. Кастрюля была полной, и то, что валило из неё через край, с трудом можно было назвать едой. Густая, сдобренная кучей непонятных черных комков полу-каша полу-суп, по цвету напоминавшая детскую неожиданность.
– Тарелки у нас кончились! Так что, без обид! – Снова сказал мужчина, прокатываясь вдоль ряда клеток, и пустив паломник в жижу. – Вкусно сегодня сделали!
Я огляделся. Многие будто бы ждали таких слов, доставая из-под лавочек ложки и тарелки, которые видимо, удалось когда-то стащить. А вот некоторые не ожидали такого поворота событий, и растерянно таращились на идущих кормильцев. Солдат брезгливо накладывал еду в тарелки, которые вытянули из-за решеток, и сам морщился от вида «каши». А вот тем, кто тарелок не имел, повезло меньше. Кормилец подошел к клетке, в которой сидел Карл, и Карл озадаченно на него смотрел.
– И как же вы… – начал Карл, и тут же умолк, увидев, как солдат окунул паломник в еду, и размашисто метнул кашицу на пол камеры Карла. Желтая жижа разлетелась по полу, коснувшись босых ног Карла.
– С пола пожрешь, – сказал солдат, глядя на Карла исподлобья.
Сердце словно ухнуло, и я будто перестал его чувствовать. Мне стало понятно, что меня ждёт та же участь. Кормилец направился к моей клетке, и равнодушно смотрел на меня, окуная паломник в гущу. Я хотел было предусмотрительно вытянуть руки, сделав из ладоней небольшую тарелочку, что бы хоть что-то съесть, но вместо этого зажал ладонями рот. Меня снова чуть не вырвало, и солдат, заметив это, ухмыльнулся. Его улыбка была жестокой, звериной. Свет, льющийся из открытой двери хранилища, тускло освещал его. Я надолго запомнил этот образ, и возможно, он даже будет являться мне в ночных кошмарах.
– Ты себе покушать сделаешь, похоже, – сказал солдат. – Тебя я завтра кормить буду.
Он отвернулся, и пошел дальше, так же разбрасывая баланду по полу тех, у кого не было тарелок. Мой взгляд вернулся к Карлу, и я поразился увиденному. Он упал на колени прямо в зловонную пищу, и принялся есть её, жадно собирая ладонями порцию за порцией. По немытым щекам текли слезы, и даже без них было ясно, какой крепкий стыд сейчас он испытывал. Мне захотелось поддержать его, сказать ему что-то хорошее, успокаивающее. Но что-то остановило меня.
Оглядевшись, я заметил, что кроме Карла никто не ест баланду с пола, и теперь попытка заговорить с ним казалась мне прикосновением к прокаженному. Попятившись назад, я сел, и постарался не смотреть в его сторону.