А тучи в те годы все больше сгущались над миром и над Италией. В 1920-е и в начале 1930-х, как и в Первую мировую войну, Муссолини ориентировался на союз с державами Антанты. Он мечтал тогда выстроить ось «Англия – Франция – Италия», чтобы противостоять ожидаемой экспансии коммунистического СССР. Пришедшего в 1933 году к власти в Германии Гитлера, несмотря на то, что он почтительно называл «дуче» своим учителем, Муссолини глубоко презирал и видел в нем опасность для европейского мира. Особенно отвратительны были Муссолини гитлеровские теории превосходства нордической расы, его нацизм и антисемитизм. Высмеивая их, он говорил, что если лапландцы живут севернее всех других народов, то по логике Гитлера они и должны являться высшей расой. После встречи с «фюрером» в 1934 году Муссолини сказал: «Этот Гитлер – существо свирепое и жестокое. Он заставляет вспомнить Аттилу. Германия так и осталась со времен Тацита страной варваров. Она – извечный враг Рима»[491].
В выступлениях перед прессой Муссолини называл Гитлера отвратительным выродком и опасным сумасшедшим. Осуждая дегенеративное стремление немецких нацистов путем биологических экспериментов вывести некую «чистую арийскую расу» и покончить с «еврейским засильем», Муссолини говорил: «К настоящему времени в мире не осталось совершенно чистых рас… Именно… смешение… делает нацию сильной и красивой… Антисемитизма в Италии не существует. Итальянские евреи всегда вели себя как настоящие патриоты. Они храбро сражались за Италию во время войны. Они занимают видные посты в университетах, в армии, в банках»[492].
Огромному большинству итальянцев нацизм и в самом деле был глубоко чужд. Сказывались и давние традиции Римской империи, объединявшей многие народы в одном государстве под одними и теми же законами, и универсализм католической церкви, хранящей верность завету апостола Павла, что во Христе нет ни иудея, ни эллина. Еврея, родившегося и живущего в Италии, воспринимали как итальянца, но другого исповедания, подобно православному греку и армянину из Венеции или же протестанту-вальденсу из Пьемонта. Точно так же как африканец, имевший итальянское гражданство, считался чернокожим итальянцем.
Слово «раса» употреблялось в Италии лишь применительно к животным – как определение биологического вида или породы. Соответственно, и итальянский фашизм имел характер не нацистской, а державной идеи. Гитлеровский лозунг «Кровь и почва!» воспринимался здесь как первобытное зверство.
В том же 1934 году, когда австрийские нацисты, направляемые из Берлина, попытались совершить государственный переворот с целью присоединения Австрии к Германии и убили канцлера Энгельберта Дольфуса, личного друга Муссолини, «дуче» направил к границе четыре дивизии с приказом в случае необходимости быть готовыми прийти на помощь законному правительству. Гитлеру он напомнил о его обещании уважать независимость Австрии и обвинил в цинизме и отсутствии элементарной порядочности. Гитлер пошел на попятный, и замышляемый им «аншлюс» тогда провалился.
Но во второй половине 1930-х годов соотношение сил в европейской политике коренным образом изменилось. Отношения с Англией и Францией у Муссолини изрядно испортились, после того как итальянские войска захватили Эфиопию. Этой аннексии страны Антанты не признали. Замысел оси Рим – Париж – Лондон, которую «дуче» мечтал выстроить, потерпел крушение. К тому же Англия и Франция сдавали гитлеровскому режиму с его день ото дня возрастающей мощью одну позицию за другой. И Муссолини, быстро забыв все прежние противоречия и принципы, начал искать союза с Гитлером. В сентябре 1937 года, после пяти своих отказов посетить Германию, он принял наконец приглашение «фюрера» и приехал в Берлин. Там, потрясенный немецкой военной мощью, которую Гитлер не преминул продемонстрировать ему во время грандиозных парадов, Муссолини, выступая на многотысячном митинге, заявил: «Итальянский фашизм обрел наконец друга, и он пойдет со своим другом до конца»[493]. Вместо оси Рим – Париж – Лондон выстроилась ось Берлин – Рим, но теперь «дуче» был уже не первенствующим, а вед
А в России Мандельштам, находившийся в 1937 году в воронежской ссылке, чувствовал, как сгущается в мировой истории зло, чреватое новой, страшной бедой. Единственной доступной ему газетой была «Правда», но даже через нее он ощущал пульс времени, умея отделять зерно факта от пропагандистской мякины. Рим, «место человека во вселенной», поэт увидел теперь словно бы воплощением века с «разбитым позвоночником»:
Скорее всего, когда Мандельштам писал эти строки, ему виделся «тяжелый подбородок» другого, куда более страшного выродка, рядом с которым Муссолини мог показаться опереточным паяцем…
В августе 1938 года под давлением Гитлера «дуче» ввел в Италии антисемитские законы. Итальянцы вдруг с удивлением узнали о своей принадлежности к «чистой расе» и о том, что им надо избегать смешанных браков. Евреям теперь запрещалось служить в армии и занимать государственные посты. Решение это вызвало резкое неприятие не только в народе, но и в партии. Приветствовали его лишь такие «бешеные псы» фашизма, как Роберто Фариначчи и Алессандро Паволини, давние сторонники сближения с нацистами. Особенно негодовал по поводу принятия новых законов политик, чья популярность в Италии могла поспорить с Муссолиниевой, – маршал авиации Итало Бальбо. В годы Первой мировой войны он был лейтенантом «альпини» – горных стрелков – и отважно сражался с австрийцами. В фашистскую партию Бальбо вступил в 1927 году и со временем стал организатором военно-воздушного флота Италии, который, благодаря его усилиям, достиг высочайшего уровня развития. Сам он, будучи высококлассным летчиком, участвовал в двух легендарных перелетах итальянской авиации – из Рима в Рио-де-Жанейро и из Рима в Чикаго. В обоих случаях он находился за штурвалом флагмана эскадрильи. Бальбо открыто заявил, что фашизм не должен быть чистильщиком сапогов у нацизма. В ответ на это Муссолини обругал его демократической свиньей. Опасаясь роста популярности Бальбо, «дуче» отправил его губернатором в Ливию, где тот в 1940 году погиб в авиационной катастрофе «при невыясненных обстоятельствах». Но в Италии упорно ходили слухи, что катастрофа эта была подстроена по распоряжению Муссолини.
Против союза с нацистской Германией предостерегал Муссолини и Габриеле д’Аннунцио. За старым и больным писателем ухаживала молодая медсестра-австрийка. В 1938 году д’Аннунцио умер, по официальной версии, от кровоизлияния в мозг, а медсестра уехала в Берлин и поступила на службу в ведомство Риббентропа. Позже стало известно, что д’Аннунцио был отравлен.
Решительно осудил от лица Церкви расистские высказывания Муссолини и других итальянских фашистов папа Пий XI. «Дуче», не желая ссориться со Святым престолом, вынужден был даже оправдываться, что, говоря о расовых различиях, он имел в виду отнюдь не биологическое, а лишь духовное их значение.
Но конформизм Муссолини по отношению к Гитлеру становился все очевиднее. Он проявлялся и в подражании речевой манере «фюрера». Если прежде Муссолини говорил с латинской ясностью, четкостью и лапидарностью, так, что его формулировки расходились в народе, то теперь он заразился «гитлеровской болезнью» – истерическим и взвинченным многословием, которое уже не имело воздействия на итальянцев. Популярность «дуче» таяла на глазах. Когда началась Вторая мировая война, какое-то время Муссолини пытался сохранять нейтралитет, но в июне 1940 года под открытым давлением Гитлера вступил в нее. Итальянские войска атаковали Францию с юго-востока, начали боевые действия против англичан в Северной Африке и против Греции на Балканах. По большей части они терпели неудачи. Итальянским солдатам совсем не хотелось умирать за мировое господство Третьего рейха. Это была не их война.
В июне 1941 года, когда Гитлер напал на СССР, Муссолини отправил в помощь «союзнику» 62-тысячный экспедиционный корпус. Под Сталинградом его ожидала плачевная судьба.
На фоне этих грозных событий, молниеносно сменявших одно другое, жизнь в доме на улице Леон Батиста Альберти внешне, казалось бы, мало изменилась. Боевые действия пока еще не коснулись Рима. Вяч. Иванов по-прежнему вел занятия в Руссикуме и в Восточном институте. Но и он, и Лидия, и Фламинга волновались за Дмитрия, который находился в оккупированной немцами Франции. В первые же дни войны Дмитрий подал прошение о принятии его добровольцем во французскую армию. Из-за ампутированной кисти ему отказали. Тогда Дмитрий вернулся к преподаванию в шартрском Лицее Марсо. Во время наступления немцев он предпринял попытку уехать на юг, в «свободную» часть Франции, находившуюся под властью Петена. Прибыв в Тулузу, Дмитрий узнал, что детей эмигрантов, пусть даже они имеют французское гражданство, не принимают на государственную службу. Будучи профессором лицея, Дмитрий входил в категорию государственных служащих. Поэтому он возвратился в Шартр и продолжил работу в своем учебном заведении. Сразу после оккупации Франции гестапо начало настоящую охоту на евреев. Их отправляли в концлагеря, что в большинстве случаев из-за нечеловеческих условий жизни означало почти верную гибель. Дмитрий Иванов помогал одной старушке и ее внучке и убеждал их уехать как можно скорее. Но старушка отказывалась. Она ждала возвращения сына. Кончилось все тем, что их обеих с внучкой забрало гестапо. К чести итальянских военных надо сказать, что в своих зонах оккупации, будь то небольшая территория на юго-востоке Франции или же Балканы, они не выдавали евреев немцам, напротив, пытались помочь им спастись. В том же направлении действовал и Франко. В отличие от «дуче» «каудильо» жестко отстоял нейтралитет Испании. Он даже не позволил немцам пройти через Пиренеи в Северную Африку, за что Черчилль назвал его «своим личным другом». Франко велел консулу в Софии выдавать балканским евреям испанские паспорта, благодаря чему были спасены тысячи жизней.
Позже стало известно, что сестру и брата Ольги Шор, живших в Риге, после оккупации города нацисты отправили в концлагерь, где они погибли.
Когда была установлена связь между завоеванной немцами Францией и Италией, Дмитрий послал семье известие, что он жив и здоров. Но Вяч. Иванов продолжал волноваться за сына, находящегося вдали от него.
Волнений отцу добавила вскоре еще и дочь. 1 января 1941 года Лидия Вячеславовна получила повышение – звание профессора по гармонии с назначением в Государственную консерваторию главного города Сардинии Кальяри. Эта новость вызвала у нее радость, но сильно встревожила Вяч. Иванова. Дело в том, что из-за войны пароходы на Сардинию почти не ходили, и добраться до нее можно было только на старом скверном гидроаэроплане (все хорошие самолеты отправили на фронт). Такое путешествие таило в себе немалую опасность. К тому же английская военная авиация обстреливала и бомбила Сардинию. Об этих бомбардировках Лидия Иванова вспоминала: «Во время моего пребывания в Кальяри было два сильных обстрела Эльмас (кальяританский аэродром в нескольких километрах от города). Я спускалась с другими жителями дома в убежище. В первый раз я удивлялась на офицера, который оказался с нами. Он был бледный и волновался, а мне было весело, и я считала это захватывающей дух авантюрой… Позже я поняла, что офицер был не трус, а опытный военный; я же по глупости была храбрым зайцем. Второй раз я спустилась в другое убежище. Это был узкий подвал, похожий на тесную пещеру. Над головой шесть этажей нашего дома. Тут я пережила ужас от мысли, что если бомба попадет в наш дом… лучше не думать! С тех пор я ни в Кальяри, ни позже в Риме в подвалы не спускалась. В общем, во время пребывания в Кальяри я не подвергалась никакой опасности… Но при чтении газет дело представлялось очень неприятным, и это мучило Вячеслава»[496].
Впрочем, преподавание Лидии Ивановой в Государственной консерватории в Кальяри продлилось не более года. Помогли давние добрые римские друзья семейства – профессор медицины Анджело Синьорелли и его русская жена Ольга Ивановна (урожденная Ресневич), переводчица на итальянский Достоевского, Толстого, Гоголя, Чехова, Блока, Белого и других русских писателей, подруга Элеоноры Дузе и автор книги о ней, хозяйка знаменитого салона. В 1932 году она перевела на итальянский язык «Переписку из двух углов». Анджело Синьорелли лечил Вяч. Иванова и доставал для него, почти недоступные в военное время, необходимые лекарства. По просьбе четы Синьорелли муж их дочери Марии – Луиджи Вольпичелли, известный педагог, профессор Римского университета, также друг семьи Ивановых, – сумел через министерство просвещения выхлопотать перевод Лидии из Кальяри в Римскую консерваторию, куда она была принята на службу с 1 января 1942 года. С тех пор, к радости отца, она уже не уезжала из квартиры на улице Леон Батиста Альберти.
Дочерям Луиджи и Марии Вольпичелли, Джузеппине и Летиции, Вяч. Иванов позднее посвятил стихотворение «В детский альбом»:
Поэт, знавший много земных наречий, в стихах говорил тем языком любви, без которого все остальные были «как медь звенящая или кимвал бряцающий».