Не оправдались мои тайные надежды и здесь. Дно первых двух по нашему ходу воронок было засыпано обломками взорванной и затем осыпавшейся с воздуха породы. В самую верхнюю, как только она возникла, хлынули воды ручья, и в ней на глубине семидесяти метров стояло мутное озеро.
У этой воронки я вдруг почувствовал, что не способен управлять ногами. Их невозможно было оторвать от земли. Между тем я двигался, и даже быстрее, чем было до этого наваждения.
Две-три секунды я был спокоен. Успел подумать: «Вот еще одно чудо вулкана». И тогда до меня дошел смысл происходившего. Мокрый пепловый слой, обрамлявший озерную воронку, таил в себе коварное свойство: верхний пласт цепко хватался за подошвы и, не отпуская тебя, скользил в произвольном направлении.
Меня стаскивало к краю воронки. Противиться было невозможно — палка, помогавшая мне при подъемах на конус, натыкаясь на что-то упругое, тоже скользила по верху.
Где Геннадий?..
Он был впереди — мы собирались обойти воронку по всему кольцу, но я отстал, потому что слишком долго разглядывал озеро. Что в нем такого, чтобы стоять и смотреть? Грязная лужа, все достоинство которой в том, что она возникла на месте вулканического взрыва.
Где же Геннадий?
Он возвращался ко мне откуда-то сверху, издали протягивая длинную рукоятку молотка.
— Ты спокойней. Держись за молоток и сковыривай липучку… Теперь давай палку.
Геннадий тоже побывал у опасной черты, но у него до «свободного скольжения» не дошло. Поскользнувшись раз-другой, он очистил подошвы от первых, пока еще не разросшихся по кругу лепешек вулканической грязи и потом делал это через каждый шаг, благоразумно удаляясь от края воронки. Я спохватился слишком поздно, и, если бы не Геннадий…
— Если бы не ты…
— Слушай, а не пойти ли на главный поток? Там бомбы получше. И согреемся.
Посмотрев на густо паривший под дождем конус, я подумал, что на потоке сейчас должно быть как в сибирской бане, где жадные до жгучего пара мужики, орудуя полуведерной посудиной, по очереди бухают воду в раскаленную каменку. Но, пробившись через дымное, остро отдающее серой, заграждение бортового вала, мы очутились в прекрасном мире, без дождя и ветра. Прозрачный теплый воздух заполнял долину, по которой, сухо перекатывая глыбы, двигался главный поток.
Подобрав несколько кирпично-красных завитушек, мы сели обсушиться, повернувшись спиной к трещине, из которой поднималось горячее марево. Геннадий, подергав озябшими плечами, проговорил:
— Как сказал бы Костя, посидим у каминчика.
— И покурим, — я выложил на камень мешочек с махоркой.
— Вот что хочу спросить, — раскуривая «цигарку», снова заговорил Геннадий. — Ты на нас не обижаешься?
— За что?
— Так ведь зажали тебя работой. А свои дела?..