С утра Геннадий и Костя вычерчивали схему прорыва. Они собирались заняться ею и после обеда, но вскоре Геннадий вернулся на кухню.
— Ты как себя чувствуешь? — обратился он ко мне. — Не надоело на кухне торчать?
— А что делать? В палатке валяться?
— Ишь — валяться!.. Пошли за бомбами.
Охоту за сувенирными бомбами он обещал мне давно. Во время съемок я на ходу подбирал попадавшиеся мне на глаза пестрые обломки, но всякий раз Геннадий презрительно говорил:
— Ну, что ты в них нашел? Выбрось.
Выбрасывать было жалко, и однажды он сказал:
— Как-нибудь выберем время специально для бомб. Разделаемся со съемкой и сбегаем.
Время он выбрал не лучшее, но возражать не приходилось. В хорошую погоду о бомбах лучше не заикаться. Работать!..
Напитанная дождем тропа у водопада была не скользкой. Слегка продавливаясь под ногой, она давала надежный упор, и подъем совершился быстрее обычного.
Наверху, оттого что ветру там было вольнее, дождь ударял крепче. Натянув на головы капюшоны штормовок, мы сделались похожими на капуцинов, мрачно бредущих по безлюдной дороге.
На выкидном лагере Геннадий обошел вокруг палатки. С одной стороны камни, которыми были придавлены нижние края, почему-то откатились далеко в сторону. Ветер, подныривая под освободившийся край, вздувал палатку уродливым шаром.
Кто нахулиганил? Лисы или ветер?
Заглянули вовнутрь — вещи и посуда лежали в том порядке, в каком их оставили перед возвращением в залив Отваги. Значит, не лисы. Эти постарались бы растащить все, что было им под силу, хотя съестным здесь не пахло. У москвичей, которые жили в овраге за неделю до нас, лисы воровали мешочки с образцами лавы.
Вернув камни на место и добавив новых, мы пошли по нашим старым следам в направлении мертвой зоны. Из того что Геннадий выбрал этот путь, я заключил, что будем брать бомбы на четырехпалом потоке. До него было еще далеко, когда Геннадий, обернувшись ко мне, ни с того ни с сего расхохотался.
— Ну, вид у тебя!.. Может, и я такой?..
Вид у обоих был не для публики: длинные, по самые ягодицы сапоги; короткие штормовки, неестественно раздутые оттого, что под них, для защиты от ветра, мы надели накачанные воздухом спасательные жилеты. Под капюшонами — мокрые щетинистые лица.
— Здорово замерз? Может, воронки посмотрим?
Посмотреть воронки — значило пройти вверх по склону лишних два километра. В этом месте, приближаясь к главному куполу Алаида, склон становился более крутым, чем на том участке, где стоял шлаковый конус. Но посмотреть стоило. Когда снимали три верхних воронки, мы с Геннадием уходили в лагерь на переговоры. Алексею и Косте помогали засидевшиеся у залива Николай и Саня.
По глубине верхние воронки были одинаковы с нижними. Так же дымились по стенкам разогретые взрывом породы. Заглядывая на дно, я пытался понять, откуда могло вырваться то колоссальное скопище газов, которое, точно пыжи из патронов, выбило земные пласты толщиною в семьдесят метров. Надеялся увидеть какую-нибудь дыру или щель, о которой можно будет сказать: это она «дунула». В воронках, между которыми высился шлаковый конус, рассчитывать на такое открытие я не мог: они были завалены лавой.