— А знаете, где верхняя точка?.. Над самой воронкой… Над той, что фонтанировала.

Он говорил о воронке на внутренней стене кратера.

— Там их две, — напомнил Алексей.

— Второй оттуда не видно. А в эту я заглянул. Шумит. Того и гляди, дунет.

— Так что дальше-то? — спросил Костя. — Сбегаем?..

Геннадий посмотрел на меня:

— Ты, может, подождешь? А мы — втроем. Тут ерунда осталась.

Он не приказывал и, наверное, ничего бы не сказал, если бы я с лентой или без нее побежал следом за ними. Но я остался. Все дни, с того самого утра, когда мы высадились на остров, я не отставал от них ни на шаг, хотя и бывали минуты, когда нестерпимо хотелось остановиться, переждать в безопасности их возвращения: никто меня не гнал, не заставлял делать то, отчего с непривычки становилось не по себе. Но все обходилось, и было приятно думать, что ты оказался не слабее других.

Все это было. И все пошло прахом. До верхней точки мне не хватило сорока шагов.

Они вернулись поразительно быстро. Не останавливаясь, Геннадий махнул мне рукой, показывая, что надо спускаться.

К подножью конуса бежали растянутой шеренгой. Вместе сошлись за пределами нижнего вала, куда бомбы не докатывались. Геннадий попросил закурить. Вытирая пот, мы осматривали место нашего спуска, отмеченное широкими бороздам. Там по-прежнему сыпалось и шелестело. Кое-где, сбоку от наших следов, запоздало и не слишком далеко сползали потревоженные бомбы.

О чем-то вспомнив, Геннадий засмеялся:

— Ну и пробежка была!.. Заставь так на ровном месте бежать — не побежишь. Алексей, покажи-ка ленту.

Алексей снял с руки и встряхнул передо мной несколько затасканных до черноты обрывков. Демонстрацию он заключил словами, выражавшими его крайнее сожаление:

— Сгорела ленточка. Последний отрезок шагами замеряли.

Съемку закончили буднично, без предполагавшегося в самом начале ликования. Все ограничилось тем, что Геннадий, так же, как и в первый рабочий день, сказал:

— Запиши: последний репер. Высота конуса над уровнем моря — сто восемьдесят два метра.