Я перелез через нижний завал и, выбросив вперед палку, поставил ногу на ближнюю бомбу, испытывая ее устойчивость. Она лежала на плоском брюхе и поэтому не качнулась. С помощью палки я перенес на нее все тело, намереваясь без задержки оседлать глыбу, лежавшую чуть выше.

Двойного прыжка не получилось. На первой же бомбе я со скрежетом съехал к исходной точке. Пропаханная дорожка покрылась мелкими искрами.

Вторая попытка — теперь я старался ступать между бомбами — была удачней. Но, одолев метра четыре, я без особых задержек, только уже на большей скорости, вернулся назад. «Трудный товарищ», — не здесь ли это было сказано?

— Слушай, — окликнул меня Костя. — Ты не мучайся, делай, как Питкин. Посмотри, где он бегает.

Подрыгивая обожженными лапами, Питкин прохаживался по вершине купола.

— Что ты имеешь в виду?

— Станет свозить — падай на четыре ноги. По-другому не получится.

Судя по его тону, он не шутил. Надо было как-то продвигаться — я задерживал остальных. Не думая о комическом эффекте, неизбежном при таком способе передвижения, я, почти не отрывая рук от поверхности конуса, наконец-то преодолел первые двадцать метров. Немного нажгло пальцы, но это было результатом неопытности. На следующем этапе, падая на руки, я успевал выбирать менее раскаленную опору.

Через полчаса я был у нижней кромки кратера. Где-то рядом — вершина.

— Дальше! — крикнул Геннадий.

Я повернулся и увидел перед собой трещину. Огненная дорожка, не успевшая покрыться окалиной, бежала наверх, отсекая кромку кратера от остальной части конуса. Кромка осела, и казалось, вот-вот рухнет в кратер. При оседании с шее ссыпались верхние куски шлака, вся она была устлана красными угольками.

— Чего топчешься? — спросили у меня снизу.

— Дальше идти нельзя — трещина.

Поднявшись ко мне, все трое молча остановились перед внезапным препятствием. Первым свое мнение высказал Геннадий.

— Может обвалиться. Но не сейчас.

— Да, — подтвердил Костя, — трещинка свежая. Завтра я бы, пожалуй, не рискнул.

Алексей проследил за ходом трещины, пытаясь понять, как далеко она протянулась. Но здесь была наибольшая крутизна, и окончания трещины, так же, как и самой верхушки конуса, не было видно.

— Жаль, — сказал Алексей. — Тут и осталось всего ничего.

— Ну-ка, подождите, — Геннадий, прыгнув через трещину, быстро побежал по осевшему краю конуса. На месте его следов куски шлака начинали светить ярче — подошвы сапог сбивали с них едва настывшую окалину.

Вернувшись, Геннадий дольше, чем это бывало с ним раньше, выравнивал дыхание.