Этти отправляла Мэй в Бар-Харбор письма и телеграммы, сумела, перейдя реку Чарльз, разыскать в стенах Гарварда Хью, которого пыталась подвигнуть сделать что-нибудь ещё. Девочка рассказала, что бедный Хью делает всё возможное, одновременно заканчивая диссертацию по астрономии. Когда Ханна случайно назвала астрономию астрологией, Этти почти взорвалась:
– Астрономия! Ханна! Астрология – это лженаука. Нет, тут явная путаница в терминах, я думаю. Астрология основана на суевериях. Это, в лучшем случае, искусственная дисциплина, и самая недисциплинированная. – Она на мгновение остановилась, переводя дух. – Для недисциплинированных шарлатанов.
Тяжело спорить с кем-то вроде Этти – младше тебя почти на семь лет и уже умнее многих взрослых. Во второй раз, когда Ханна виделась с девочкой, та рассказывала о своих любимых дядюшках, Годфри и Баркли Эпплтонах, или Годе и Барки, как она их называла. Эти холостые джентльмены среднего возраста отличались тем, что единственные из всей семьи принимали Этти всерьёз и поощряли её образование сверх того, что они величали «гувернантским». Братья бурно обсуждали планы Этти поступать в Рэдклифф: женский колледж через реку от Гарварда.
Этти обладала несокрушимой силой духа, и было невозможно угадать, как далеко она зайдёт, спасая Люси.
Когда Ханна работала прислугой у Хоули, они с Этти неожиданно стали подругами. Чудно, как всё обернулось. В то время Ханна ещё не проявилась, понятия не имела о своей истинной природе и не подозревала, что вскоре обретёт двух сестёр. Этти же, две сестры которой жили с нею в одном доме, чувствовала себя чужой в своей семье. Они с Ханной притянулись друг к другу, как две заблудившиеся в бесконечном космосе звёзды, стремящиеся образовать свою собственную маленькую галактику.
5. «Самое важное»
Лёгкая морось в Бостоне обернулась барабанящим ливнем в Мэне. Мэй, обрезав фитиль в лампе, спускалась с маяка. Что там ещё было делать? Она заводила часовой механизм и смазывала шестерни дважды в неделю – чаще, чем нужно, но время тяжким грузом лежало на её плечах. Нет, не так. Тяжкий груз лежал на её сердце. Бремя, страх? Страх за Люси, но и иная невыносимая боль. После обвинительного приговора Хью не писал ни разу. Она понимала: у него много хлопот с диссертацией, но всё равно было больно, что он не рядом, когда так ей нужен.
Хью знал, что она дочь моря, и любил её за это ещё сильнее. Тайна Мэй спасла ему жизнь летом, когда они познакомились. Но сейчас, когда юноша вернулся в Гарвард, Мэй задавалась вопросом, стала бы его жизнь легче с нормальной девушкой, полностью человеческой. Могла ли она винить его, если он испугался?
Если он, возможно, «взял перерыв»?
«Взял перерыв»! Так Кора Банкер, одноклассница Мэй, сказала, когда её кавалер, Келвин Итон, перевёлся на траулер в Ньюфаунленде. Перерыв! Келвин больше не показывался. Даже на похороны матери не приехал. А что если Хью никогда не вернётся? Что если его страсть к астрономии увлечёт его в другой Кембридж, тот, что в Англии? Мэй выглянула наружу сквозь стёкла служебной комнаты маяка, затуманенные текущей по ним водой. Всё было размыто. Мир как будто растворился у неё перед глазами, пейзаж расплавился: скалы, море, береговая линия смешались в единую серую массу. Люси в тюрьме, Хью молчит – казалось, мир начал отдаляться от неё. Отдалялась не только Люси. Мэй получила от Этти тревожное письмо о Ханне – та сильно изменилась. Стэнниш, по словам девочки, «командовал Ханной» и даже заставил её покрасить волосы. «Она перестала быть собой», – с горечью писала Этти.
«Если Люси умрёт, а Ханна растворится в великосветском обществе Стэнниша, а Хью… а Хью…» – Мэй не смогла закончить мысль. Одиночество сокрушало. Её мир стал таким прекрасным, таким многообещающим, но теперь она чувствовала, как будто попала в вакуум, лишённая любви, родства, всего того, что стало для неё важнее всего.
Мысль о повешенной Люси была непостижима; мозг Мэй отказывался воспринимать нечто столь ужасное. Она знала, что почувствует её смерть всем своим естеством. Для Люси смерть станет концом, но для неё с Ханной – нескончаемым ужасом: они будут ощущать смертные муки сестры каждый миг до конца дней своих. Будут видеть казнь ночами и думать о ней каждое утро, проснувшись. А когда выйдут в море, на месте Люси зазияет пустота. Люси будет свободна, но они – никогда.
Хью, конечно, не почувствует этого так, как она и Ханна. Даже Фин не будет чувствовать ничего подобного. Он будет скорбеть, конечно, но со временем найдёт какую-нибудь девушку с острова, которая быстро нарожает ему троих-четверых детей. И Фин забудет Люси, потому что дом его наполнится звенящим детским смехом. Ходили слухи, что до Люси он был влюблён в Рози Кобб. Может, вернётся к ней.
До Мэй донёсся голос. Казалось, кто-то кричал у неё в голове. Странно – он звучал так, как Сиба, когда чего-нибудь требовала. Но это, конечно, не Сибин голос, а её собственный, теперь уже и звучащий не как голос мачехи. «Хватит ныть и страдать! Соберись и сделай!» Кто сказал ей это много лет назад? Конечно, миссис Бресслер! Её любимая учительница в пятом классе! Как часто она повторяла это школьникам, когда кто-то жаловался, что не сделал уроки, потому что помогал отцу расставлять сети или матери – сидеть с младшими сёстрами и братьями. «Думайте о делении в столбик, занимаясь сетями. Повторяйте таблицу умножения, присматривая за грудничками. Им ведь всё равно. Учите таблице умножения тех, кто постарше. Придумайте песенку из столбика умножения на четыре. Так много слов рифмуются с “четыре”».
Именно это Мэй необходимо предпринять.
Она посмотрела в окно. Дождь перестал, и сквозь облака слабо пробивалось солнце. Девушка мысленно вернулась к судебному разбирательству.
Адвокат Люси был задавлен обвинением. Доказательства, во всяком случае, так видела Мэй, казались надуманными. И сомнения были более чем обоснованны. Отказ Люси выйти за муж за Перси Вилгрю ещё не означал, что вместо этого она его убила. Всё дело было подано как-то не так. Мэй не могла взять в толк, что именно, но чувствовала, что они что-то упустили.
Ей пришли на ум другие слова – принадлежащие величайшему вымышленному детективу всех времён: Шерлоку Холмсу. Когда Мэй училась в восьмом классе, она так увлеклась Шерлоком Холмсом, что мисс Лоу из Бар-Харборской библиотеки разрешила ей забрать домой старенькую потрёпанную книжку о его приключениях, когда ту заменили новой.
Мэй подошла к своей скромной книжной полке. Её любимая повесть называлась «Этюд в багровых тонах». Девушка открыла страницу, на которой в своё время подчеркнула несколько строк карандашом, где Шерлок объясняет доктору Ватсону, в чём залог успеха раскрытия преступления: