— Не успеют. У меня, кроме брони, и дальнобойность больше. И я на холме. А если что — отступить мы с тобой всегда успеем. Скорость у нас тоже побольше, чем у них будет. Хоть по дороге, хоть по бездорожью. Ну, нельзя им дать укрепиться на этом хуторе, Иван. Понимаешь?
— Да, понимаю я все. Просто ворчу по-стариковски.
— Ну, да, твои тридцать лет — самый стариковский возраст и есть. Ладно. Слушай боевую задачу…
Танк развернулся и снова заполз на холм, на ближнее к поперечному проселку подворье хутора. Никитин внимательно осмотрелся и выбрал первую боевую позицию на тщательно прополотом огороде с большими кочанами капусты на заботливо окученных грядках. Огород был разбит на старательно выровненной площадке почти на самом краю спуска с холма и ограничивался аккуратно подстриженными кустами малины. Тяжелая машина подмяла под себя крепкий плетень и медленно поползла вперед, сочно пережевывая гусеницами хрустящие зеленоватые кочаны. Никитин спрыгнул на землю и проруководил выглядывающим наружу из своего люка механиком-водителем Петькой. Танк расположился, как он и задумывал — приблизившаяся за это время немецкая колонна виднелась под небольшим углом слегка сбоку. Площадка огорода находилась настолько выше немцев, что замерший почти на самом краю танк был виден им только своей толстобронной приплюснутой башней, и то замаскированной малинником. И корпус, и гусеницы полностью скрывались пологим косогором. Отделение автоматчиков отошло назад, вглубь хутора, и рассыпалось за постройками и деревьями. Никитин поставил задачу Семовских, не дать никому подойти к танку с тыла и самим не погибнуть от немецких снарядов и, вполне возможно, мин.
Все приготовились; Сержант велел Петьке мотор не глушить, а сам остался с биноклем наверху за поставленной торчмя крышкой башенного люка. Когда колонна, приблизилась примерно на километр, Никитин приказал наводчику Щирому, пропустив идущий в трех сотнях метров впереди дозор, состоящий из колесного бронеавтомобиля и мотоциклов с колясками, уничтожить первый танк. Спокойно и тщательно прицелившийся Щирый удачно поразил цель первым же снарядом — немецкая машина пыхнула от попадания в корпус и, окутавшись ореолом пламени, отороченным дымом, остановилась. Второй танк успел затормозить, выезжая в бок и рыская пушкой; на него ушло уже два бронебойных снаряда, после которых замер и он, особо не дымя, и без видимых снаружи признаков загорания; но через его распахнувшиеся верхние и боковые люки спешно полезли наружу маленькие черные фигурки экипажа.
Третий танк стал объезжать подбитых собратьев уже справа и ненадолго укрылся за их корпусами. Наводчик тем временем принялся за четвертый панцер. Позицию советского танка немцы заметили: в частично остановившейся, а частично расползающейся в стороны вражеской колонне замелькали вспышки встречных орудийных выстрелов. Попасть в едва виднеющуюся над краем покрытого малинником холма приплюснутую башню у германских наводчиков не получалось. 50-мм снаряды, выпущенные «тройками», и 75-мм, посланные короткоствольными пушками «четверок», или заканчивали свою огненную трассу в склоне самого холма или летели поверху, грозя редким хуторским строениям.
Поначалу бой был совершенно неравным: Никитин выбирал цель, а наводчик с одного, двух или, реже, трех выстрелов ее поражал — совсем, как на полигоне при стрельбе по движущимся мишеням. Очень скоро немцы поняли, что противостоит им лишь один единственный танк. Пусть даже и хорошо прикрытый местностью, но всего один. Их танки и бронетранспортеры съехали с проселочной дороги в поле, рассыпались в стороны, увеличили скорость и, слегка виляя из стороны в сторону, устремились в наступление, продолжая без всяких видимых результатов постреливать в сторону одинокого врага. Где-то за чадящими черными клубами на дороге подбитыми машинами выгрузилась батарея тяжелых минометов и начала пристрелку. Это уже было опаснее — Никитин приказал полностью закрыть створки всех жалюзи над моторным отделением. Сам он перестал выглядывать с биноклем над крышкой люка, а, плотно прикрыв ее, довольствовался панорамным перископом.
Постепенно немцы пристрелялись — мины начали рваться в опасной близости: по толстому корпусу глухо забарабанили с разных сторон безвредные для него осколки. Но прямое попадание 81-мм мины в 20-мм верхнюю броню своим взрывом вполне могло вызвать собственные вторичные осколки от ее внутренней поверхности, а уже они были способны и ранить экипаж, и повредить оборудование, в том числе и в моторном отделении. Отходи потом пешим драпом с риском нарваться на недобитого в округе противника. И Никитин приказал мехводу переехать на следующую, присмотренную им заранее, боевую позицию.
Вторая позиция располагалась еще выше по холму, и выбрал ее Никитин, как раз на случай минометного обстрела, вспомнив услышанное от погибшего Литягина, что, мол, чересчур чувствительные взрыватели немецких мин срабатывают даже от тонких веток. Ветки, не ветки, проверять на собственном танке и, возможно, шкуре ему не хотелось, но тесовые доски, как он здраво рассудил, вызвать их подрыв, не допуская вплотную к броне, должны обязательно. Пока переезжали, заряжающий, откинув свой люк, повыбрасывал наружу горячие стреляные гильзы, все еще едко воняющие сгоревшим порохом.
Вторая выбранная позиция была в добротной бревенчатой, крытой посеревшем от времени тесом, конюшне, обращенной тыльной стороной как раз к нужному склону. Автоматчики заранее убедительно «попросили» затаившихся в доме хозяев вывести из нее свою тягловую копытную силу и освободить вполне возможно истребуемое хозяйственное помещение для боевых нужд доблестных представителей Красной Армии. И теперь приземистая бронированная машина обошла опустевшую конюшню вокруг, медленно, слушаясь команд спрыгнувшего на землю командира, заползла в широкие ворота, вывернув при этом правую стойку и, придвинувшись к тыльной стене, длинной пушкой аккуратно выдавила наружу бревенчатый простенок между двумя небольшими застекленными окнами. Получилась довольно широкая амбразура — наступающие внизу немцы просматривались через нее четко, как на ладони.
После третьего подбитого с новой позиции танка, немцы перенесли свой ответный огонь на конюшню. Несколько метких снарядов, выпущенных с коротких остановок, постепенно разнесли ослабленную бревенчатую тыльную стену конюшни, но крыша все еще держалась. Постепенно пристрелялись и невидимые отсюда минометчики. Высокие всплески разрывов приблизились к деревянному строению и очень скоро несколько мин все-таки угодили в доски крыши, потихоньку разнося ее на части. Под крышей хранилось запасенное на зиму сено, которое в первое время не давало минам и их осколкам даже клюнуть советскую броню сверху.
Внизу, под горкой, исходили огнем и дымом уже одиннадцать подбитых панцеров, но наверху, то ли от трассера немецкого бронебойного снаряда, то ли их угостили бронебойно-зажигательным, то ли просто разрывы мин поспособствовали, буйно запылало хорошо подсохшее за лето сено. Горящие, все увеличивающиеся в размерах хлопья и обломки воспламенившихся досок сыпались на танк, и Никитин приказал поменять позицию еще раз, опять вернувшись на огород, но теперь правее.
В этот раз они помчались, напрямик, проламываясь через плетни и плодовые деревья, безжалостно давя еще не убранные грядки, но все-таки стараясь не сносить сами дома и хозяйственные постройки. Где-то неподалеку застучали короткие очереди симоновских автоматов, хлопнули ручные гранаты, зашелся на половину ленты РПД, влились в боевую какофонию голоса более скороговорных МГ-34 и медлительных фашистских автоматов, а поверх всего наложились более громкие короткие очереди малокалиберной автоматической пушки и новые, более громкие взрывы. Все указывало на то, что вступили в бой прикрывающие свой танк десантники Семовских.
Сержант Семовских, поначалу укрывшийся со своим отделением среди садов и построек хутора позади танка, послал одного красноармейца на чердак дома — наблюдать через слуховое окошко, выходящее в сторону немцев, за обстановкой. Через некоторое время после начала боя, когда танк Никитина стал уже перебираться в конюшню, сверху сбежал наблюдатель.
— Едут! — крикнул он отделенному. — Два мотоцикла и броневик. Приближаются по дороге.
Сержант собрал бойцов, и они побежали на окраину хутора на перехват. Германский передовой дозор, на который некогда было тратить силы тридцатьчетверке, не сбавляя скорости, продолжал катить по грунтовке в сторону холма. Бежать было недалеко, и красноармейцы успели к дороге первыми. Засаду сделали не на проселке, а уже на большаке, метрах в 100 от Т-образного перекрестка. Затаившись в густых кустах, они напряженно ждали все ближе натружено ревущего моторами противника. Поднимающаяся в гору фашистская техника поневоле сбавила ход. Было их, мать-перемать, больше, чем заметил с чердака рано спустившийся наблюдатель: впереди действительно катили два мотоцикла с пулеметчиками в колясках и шестиколесный башенный броневик, вооруженный кроме магазинного пулемета дрейзе МГ-13 еще и 20-мм автоматической пушкой. Но за ними уверенно ползли в гору еще четыре мотоцикла и легковой, похожий на корыто, открытый автомобиль с четырьмя вооруженными пассажирами. Готовя засаду, десантники рассчитывали явно на меньшее…
Для фашистского броневика на все отделение в заплечных мешках имелись только две фугасные противотанковые гранаты РПГ-40 весом в 1,2-кг с 760-г тротила в тонкой стальной утробе. И все. Бутылочной формы РГД-33, из которых можно было бы соорудить мощную связку, были заменены в их десантном снаряжении большим количеством «фенек» Ф-1. Слева от дороги залегли не все. Двум самым сильным в отделении бойцам сержант приказал занять с «консервными банками на ручках» позиции за деревьями справа и, когда остальные бойцы отвлекут на себя вражеское внимание, метнуть, оставаясь за деревьями, и к такой-то матери уничтожить броневик.
Менять планы было некогда, да и невозможно. Когда небольшая немецкая колонна достигла нужного места, в нее полетели, отмечая свои траектории белесым дымком быстро сгорающих пороховых замедлителей, чугунные «феньки»; дружно заработали автоматы и единственный у красноармейцев пулемет РПД. Пробитые пулями, осколками и просто контуженные близкими разрывами немцы валились с мотоциклетных седел и никли пробитыми телами в колясках; сталкивались и скатывались с дороги неуправляемые трехколесные «цундапы»; кто уцелел в первом натиске, плохо видя нападающих, повели ответный неприцельный пулеметный и автоматный огонь. Проехав еще пару десятков метров вперед, остановился и повернул башню направо, в сторону противника, бронеавтомобиль. Громко заработала его автоматическая пушка, выплевывая короткие очереди малокалиберных осколочных снарядов.
Оба красноармейца-гранатометчика, когда броневик не остановился, как планировалось, напротив них, а проехал дальше, вскочили на ноги и с тяжелыми гранатами в руках побежали между деревьями, не выходя на обочину дороги, ему вослед; автоматы и амуниция колотились по бокам и за потными спинами. Бежавший первым рослый плечистый боец выскочил из посадки, выдернул за широкую тесемку предохранительную чеку и с широкого замаха с полутора десятков метров метнул тяжелую «консерву» в уже открывшую огонь по его товарищам угловатую серую бронемашину. Освободившись от гранаты, боец заучено упал на землю и прикрыл голову руками поверх каски. С товарищем они плохо договорились, как действовать, да и «немец» оказался не в запланированном месте. Поэтому второй гранатометчик, вместо того, чтобы переждать, прикрываясь деревьями, взрыв первой гранаты, тоже выскочил вперед, собираясь бросить свою.
Бросить ее он не успел. Первая, излишне сильно брошенная граната тюкнула не в корпус, куда целил красноармеец, а выше, в заднюю наклонную часть повернутой вправо башни, в расположенный там широкий люк, и немедленно рванула от четко сработавшего запала мгновенного ударного действия. Тонкая 8-мм, всего лишь противопульная, броня люка разорванными клочьями влетела в башню и боевое отделение бронеавтомобиля вместе с мощной ударной волной фугасного взрыва. Находящиеся там командир экипажа и наводчик погибли сразу; сидящего на своем месте впереди слева механика-водителя крупные осколки собственной брони миловали, но его лишила сознания, пробив заодно и барабанные перепонки, взрывная волна. В более-менее боеспособном и целом состоянии остался только перепуганный, еще не бывавший в боях, радист. Он не придумал ничего лучшего, как распахнуть низкую двухстворчатую дверцу со своей стороны (справа) и кулем вывалиться на дорогу.