— С нашей?
— Ну да. С нашей. Разрешите, я подойду, только посмотрю. Чья она: наша или немецкая. У немецких, нам говорили, взрыватели уж больно чувствительные. От тонких веток срабатывают. Им даже в сильный дождь стрелять запрещают, чтобы прямо в стволе от капель не бахнуло. А у наших взрыватель жестче будет. Если мина наша — я бы попробовал ее извлечь.
— Ну, Литягин, военспец хренов, ладно. Пойди — глянь. Но пока не трогай.
— Наша мина, — обернулся через время Литягин. — От батальонного миномета. 82-мм. Она, похоже, взрывателем ни обо что не коснулась. Просто раздвинула решетку своим корпусом и застряла. И, возможно, отсырела. Потому и близко упала — остальные-то (слышите?) на дальнем крае села ухают. А у этой, как видно, и метательный заряд подгулял, и взрыватель. Я думаю, если она от удара сразу не рванула, то я ее смогу вытащить. Хорошо?
— Погоди! — крикнул Никитин. — А если к ней длинную бечевку привязать и, укрывшись за что-нибудь, дернуть?
— Не, — покачал головой Литягин, — засела она плотно, дернуть ее только вбок получится, а тогда точно взрыватель о решетку сильно придавится — может и сработать. Я ее лучше аккуратненько вытащу. Вверх. Руками.
— Ну, неугомонная твоя душа, — махнул рукой сержант, — ладно, разрешаю, вытаскивай. Всем остальным — укрыться!
Литягин снял из-за спины автомат, тыльной стороной ладони вытер со лба под каской выступивший пот и, прижавшись к наклонной горячей корме танка, осторожно обхватил обеими руками торчащий из слегка раздвинутой решетки корпус мины. Потянул, постепенно наращивая усилие, вверх — мина не шевелилась. Попытался повращать — не получилось. Тогда сапер-недоучка перенес захват под оперенный хвостовик боеприпаса, чтобы увеличить рычаг, и осторожно стал давить в разные стороны — мина внезапно поддалась и полностью вышла наружу.
Литягин замер, невольно ожидая взрыва, потом, осторожно держа на вытянутых руках больше чем 3-килограммовую смертоносную чугунную чушку, начиненную толом, выпрямился и медленно пошел от тридцатьчетверки в сторону поваленного пронесшимися через него танками сада. Прошел недалеко. Когда уже наблюдавшие за ним бойцы вздохнули с облегчением и стали подниматься с земли и выходить из-за укрытий, на месте только что живого красноармейца оглушительно и ярко рванула вспышка, сопровождаемая серыми быстро рассеивающимися клубами дыма. Был красноармеец Кузьма Литягин, в мирной жизни счетовод из далекого солнечного города Фрунзе, и не стало его. 400 грамм детонировавшего от внезапно и непонятно почему проснувшегося взрывателя тротила разметали небольшое сухощавое тело фактически подчистую. Товарищи с трудом разыскали его безобразно изуродованную голову в искореженной каске и раскинутые во все стороны более-менее крупные окровавленные останки, руководствуясь защитным цветом обрывков одежды на них, и быстро захоронили, сложив в плащ-палатку, под уцелевшей яблоней. Над небольшой в длину могилкой дали нескладный салют из нескольких стволов, помянули, передавая друг другу флягу с бимбером, и отошли, не оборачиваясь.
Пока чинили разорванную гусеницу, разминировали танк и хоронили Литягина, передовые части бригады окончательно выбили немцев из села, хотя одиночные выстрелы и короткие очереди еще доносились; часть пленили. По главной улице, уже не атакуя, а в походном порядке, вздымая с разбитой гусеницами дороги густую пыль, прошли танки и самоходки следующих батальонов и набитый стрелками, боевой техникой и грузами автотранспорт различного назначения. Прошли, и пыль за ними еще не успела улечься, как ее снова поднял транспорт следующий. Солдаты десанта взобрались на броню, и танк сержанта Никитина, выждав прохождение по захваченному селу очередной незнакомой автоколонны, пристроился ей вслед.
— Зря, Пашка, я его не остановил, — понуро сказал, перекрикивая рокот дизеля и лязг ходовой, пехотный сержант танковому, высовывающемуся по пояс из башенного люка. — Ну, дернули бы мы ту чертову мину бечевкой, ну, разворотила бы она тебе радиатор или еще чего в моторе. И что? Подъехала бы твоя ремлетучка и починила. Пусть не сегодня, так завтра. Село то ведь уже наше было. Дождались бы. Никуда не делись. А Литягин был бы тогда живой…
— Слушай, Иван, — ответил, оборачиваясь, Никитин, — и чего ты себе и мне душу рвешь? Война началась. На войне гибнут. Почему-то. И не всегда с пользой. Некоторые случайно или даже глупо. Но твой красноармеец погиб не совсем зря. Вот, танк на ходу остался. Догоняем своих, чтобы дальше бить врага. Сам посчитай, сколько сегодня только мой экипаж вместе с твоими орлами немцев положил. Немало. Верно? А то, что мы этих минометчиков разгромили? Может, мы этим других наших солдат спасли, которые могли бы от их мин погибнуть. Так?
— Складно говоришь, — кивнул сержант Семовских. — Может, ты и прав. Но Кузьму мне все равно жалко. Спокойный такой мужик был. Самый старый в моем отделении. Никогда от службы не отлынивал. Семья у него, знаю, осталась. В Киргизии. В столице ихней. Жена и сынишка-школьник. Он мне их фотокарточку показывал. Ладно, будем считать, что не зря он твой танк своей смертью спас.
Глава 7
Хороводы вокруг хутора
Выбравшись за село, танк Никитина постепенно отставал от бодро катящей впереди него автоколонны. Через поднятую его гусеницами пыль из разбитого большим количеством прошедшей перед ними техники большака сзади тоже никого не наблюдалось. Никитин, еще трогаясь из села, переговорил по рации с командиром своего взвода. Понимая, что дорога уже плотно забита идущими следом за танками автоколоннами, тот велел ему спокойно, не форсируя на марше двигатель, догонять свое ушедшее далеко вперед подразделение. Ничего, пока и без Никитина как-нибудь повоюют. А на привале или при следующем бое он их обязательно нагонит.
По пути кое-где попадались скинутые на обочину разбитые или целые чужие автомобили, армейские фургоны с живыми и мертвыми лошадьми, в беспорядке разбросанное целое и испорченное военное имущество, безвольно раскинувшиеся трупы в серо-зеленых куртках. Не останавливаясь, проскочили небольшой придорожный хутор не больше, чем на десяток дворов, живописно разлегшийся на верху пологого холма. Немцев в нем, как видно, не было, и прошли его все предшествующие части без боя. Не было ни раздавленных гусеницами окопов, ни снарядных воронок, ни трупов, ни даже россыпей стреляных гильз. Попрятались от Красной Армии и местные жители, даже живность никакая не показывалась и не подавала голоса.
Почти сразу за хутором грунтовка пошла под уклон. Осматривающий окрестности в бинокль Никитин внезапно приказал мехводу остановиться — справа, по примыкающей к их большаку дороге, обсаженной редкими насаждениями, медленной гусеницей наползала длинная колонна техники, судя по серому цвету, — немецкой. Было до колонны больше двух километров. Явственно просматривались танки и бронетранспортеры. Количество было не понятно, но точно больше роты. Две роты? Батальон? Еще больше? Скорость у тридцатьчетверки порядочная, гансы еще далеко. Если прямо сейчас ударить по газам, уйти можно вполне. А дальше? Связь по рации, конечно, есть. Но пока наши танки подойдут, немцы уже займут этот хутор на холме и перережут дорогу. Выбивай их потом отсюда. Заминка в наступлении может получиться. И, кто его знает, сколько их, гадов, еще следом прет.
И Никитин решил задержаться на хуторе. Он опять переговорил по рации со своим командиром и получил разрешение и обещание на скорый подход подкреплений. Сержант Семовских со своим десантным отделением ему подчинялся и обсуждать его решение не имел права, хотя и был настроен довольно пессимистически:
— Один твой танк против целой колонны? — недоверчиво хмыкнул он. — Пусть у тебя броня и толстая, но ты ведь просто не будешь успевать их отстреливать из одной-то пушки. Они нас в конце концов просто окружат и числом задавят.