Никто не ушел, все остались, даже сэр Эдуард Грей, после предшествующего разговора чувствующий себя в этой цитадели российской власти как хищник, внезапно угодивший в западню. Он два с половиной года работал над улучшением русско-британских отношений, пытаясь загладить «шероховатости», созданные действиями предыдущего кабинета, но прием, оказанный делегации Соединенного Королевства, его обескуражил. Нет, на публике все было благопристойно, салют наций из двадцати одного холостого выстрела – сначала с «Гангута», вышедшего навстречу «Дредноуту», потом с верков Кронштадта, когда британский линкор проходил Морским каналом мимо главной военно-морской базы Российской Империи к месту швартовки у причала Гутуевской гавани. Но при закрытых дверях канцлерского кабинета все поменялось с точностью до наоборот. Радушные хозяева оборотились жестокими инквизиторами, обрушившими на гостей град обвинений (надо признать, обоснованных). Никто прежде не смел разговаривать с британским королем так, как разговаривали русская императрица и ее присные.

Но при всем при этом нельзя было не признать, что отношение правящей верхушки пришельцев к британской делегации, опекающей свою императрицу, было, безусловно, положительным. В противном случае все они, включая короля, в Зимнем Дворце не прошли бы дальше внешнего поста охраны, в результате чего поездка в Санкт-Петербург вылилась бы в посещение членами королевской семьи ближних и дальних родственников, а он, сэр Эдуард Грей, и адмирал Фишер превратились бы в праздных зевак. Адмирал хотя бы мог поработать экскурсоводом на своем «Дредноуте», хотя наплыв любопытных, желающих посмотреть заморскую диковинку, был на порядок меньше, чем в Лондоне или даже в Копенгагене. Российскую публику изделие британских корабелов не удивило, и даже такому дилетанту в морском деле, как сэр Эдуард Грей, было понятно почему. Русские линкоры, даже на неопытный взгляд, выглядели как творения совсем другого мира, и «Дредноут» на их фоне смотрелся словно набор несуразностей.

Примерно те же мысли бродили и в голове адмирала Фишера. «Гангут» и «Петропавловск», после первого выхода в море спешно вернувшиеся к достроечным стенкам Балтийского завода, производили впечатление гораздо более солидных и соразмерных по сравнению с его любимым детищем. И не только выглядели. Опытнейший британский адмирал не мог не оценить их выдающейся маневренности, когда два корабля, по водоизмещению ничуть не меньше «Дредноута», заложили циркуляции, свойственные скорее легким крейсерам-скаутам^[21], чем тяжелым броненосным кораблям. А ведь у русских таких кораблей не два, а целых четыре. Напротив Балтийского завода, на левом берегу Большой Невы, у достроечных стенок Нового Адмиралтейства, скрытые драпировками из брезента, угадывались мрачные громады еще двух систершипов из той же серии («Петр Великий» и «Андрей Первозванный»). Выиграв войну с Японией, Россия спешно готовилась к следующей схватке, попутно осваивая наследие потомков. И именно этот фактор качественного превосходства мог стать решающим в грядущей войне.

Конечно, Британия тоже бы не отказалась от подобных подарков, но, судя по словам канцлера Одинцова, тем более сказанным под присягой, делиться с Британией особо важными секретами русские не собираются, а потому за ними всегда будет фора. Наверняка в этих кораблях, помимо необычайной маневренности, имеются и другие сюрпризы, которые станут очевидными только после того, как эти плавучие горы броневой стали побывают в бою. Не подлежит сомнению одно: Российская Империя – не самая сильная промышленная держава, поэтому она не имеет возможности каждые пять или десять лет вводить в строй корабли новейших моделей, списывая устаревшие броненосцы и крейсера на металлолом. Поэтому конструкция и внешний облик новых русских линкоров не содержат ничего лишнего или случайного. Это должны быть законченные в своем совершенстве боевые единицы, способные без радикальных переделок прослужить весьма длительный срок, а в бою предназначенные как для линейного сражения броненосных эскадр, так и для индивидуальных действий в сопровождении кораблей эскорта, эсминцев и крейсеров-разведчиков второго ранга. Идеальный инструмент для молодого дерзкого адмирала, не признающего канонов и способного сочетать в одном тактическом замысле превосходные свойства своих кораблей и слабые стороны противника.

Однако радует то, что эти маленькие, но зубастые русские монстрики станут проблемой для германских адмиралов, которым придется сражаться с русскими за господство над Балтикой, а ему (адмиралу Фишеру) остается только ловить падающие с русского стола крошки мудрости и немедленно внедрять их в практику – ведь, несомненно, таким же образом будут поступать и германцы. Кроме всего прочего, адмирал Фишер понимал, что «Гангуты», предназначенные для действий в относительно мелководной Балтике, построены в минимальном водоизмещении для своего класса (вот еще термин – «балтийский линкор»). При увеличении главного калибра, или даже просто с целью улучшения боевых характеристик, корабли последующих серий могут изрядно подрасти в размерах и боевой мощи. И где предел этому росту, адмиралу Фишеру пока было неизвестно. Впрочем, все добытые сведения следовало передать главному кораблестроителю британского флота мистеру Уотсу и спросить, что он может с этим сделать. «Дредноут» оказался не так хорош, как планировалось (точнее, русские корабли оказались лучше), и теперь следовало потребовать, чтобы с новыми кораблями подобного не повторилось.

Принцесса Виктория Великобританская думала о предстоящем крахе Британской Империи, предсказанном господином Одинцовым. Она сразу, без всякой Библии, поверила, что этот человек ничего не выдумывал, а просто рассказывал то, чему сам был свидетелем. Она же сама видела, что солнце Британии, пройдя свой зенит во времена ее гранд-маман королевы Виктории, неумолимо клонится к закату. Сейчас этот процесс еще в самом начале, и, быть может, его удастся замедлить или даже остановить, но если ничего не делать, то катастрофа неминуема. Лучшие молодые люди всех сословий и классов покидают Великобританию, чтобы поселиться в колониях или попытать удачи на огромных просторах Североамериканских Соединенных Штатов. Некоторые из них погибают в колониальных войнах (вроде англо-бурской) при подавлении восстаний дикарей или примучивании новых африканских племен.

Но результат в любом случае один. Молодые девушки, предназначенные дать жизнь новым поколениям англичан, входя в брачный возраст, не могут найти себе пару – и умирают старыми девами, не оставляя потомства. А если грянет большая война (о чем как о неизбежности уже говорят все), то последствия этой ситуации усугубятся многократно. Миллионы погибших молодых англичан, миллионы вдов и старых дев, чьи женихи пали в боях, десятки миллионов нерожденных детей… «Господи, спаси Великобританию! – думала Виктория, – ибо иначе она просто погибнет…»

Король Эдуард при этом не думал ни о чем. Именно за ним был выбор: встать и уйти или остаться, принять условия кузины Ольги и договариваться. Огромный груз ответственности. Ведь он, король, одной ногой стоящий на краю могилы, должен принимать решение за тех, кому еще жить и жить и кому еще на этом свете придется расхлебывать его ошибки. Нет, он принимает последний вариант. Встать и уйти можно в любой момент, да только отношения с Германией ухудшаются буквально с каждым часом. Франция, даже если удастся реанимировать Сердечное Согласие (оно же Антанта) – слишком слабый союзник для того, чтобы надеяться, что ее армия сумеет остановить германские орды. На эту роль прекрасно годятся русские, армия которых многочисленна и очень сильна… Но их императрица ставит крайне тяжелые условия. От того, сумеет ли он найти способ контролировать свой политический класс, будет зависеть жизнь и смерть Британской Империи. Впрочем, если он откажется от борьбы и пустит все на самотек, то Империя все равно погибнет…

Король Эдуард поймал взгляд своей дочери, в котором сквозила надежда, и принял решение. Нет, он никуда не уйдет, а будет сражаться за каждую фразу в договоре с русскими и за каждую запятую.

– Хорошо, – сказал он русской императрице, – пусть это будет быстрая война в стиле стремительных походов Наполеона Бонапарта, который часто громил своих врагов раньше, чем те могли опомниться. Но в таком случае следует привлечь в союзники Францию и заставить германцев воевать сразу на два фронта.

– Это само собой разумеется, – сказал князь-консорт Новиков, – хотя совсем не обязательно.

– Э-э-э, мистер Новиков… – удивился король Эдуард, – поясните, пожалуйста, свою мысль…

Супруг русской императрицы посмотрел на дядюшку своей жены таким взглядом, каким обычно строгий, но терпеливый учитель смотрит на тугодумного ученика.

– Все очень просто, – сказал он, – факт наличия франко-русского союза, а также желание французов – причем как элиты, так и простонародья – отвоевать Эльзас и Лотарингию, тем самым взяв реванш за прошлую франко-прусскую войну, известны всем, так что первый удар своей сухопутной армии Вильгельм нацелит на Париж. План войны, за авторством фельдмаршала Шлиффена, предусматривающий полный разгром Третьей Республики и взятие Парижа в течение четырнадцати дней, уже составлен и будет приведен в действие при первом грохоте военных барабанов. Россия, по мнению светочей германского генерального штаба, будет мобилизовать свою армию и перебрасывать ее к западным границам никак не меньше месяца, поэтому немцы, закончив с Францией и устранив угрозу с запада, рассчитывают, что успеют развернуть свою уже отмобилизованную армию на восточное направление…

– Мистер Новиков, а не слишком ли это невероятная цель – разгромить французскую армию всего за две недели»? – возмутился король. – Мне кажется, что вы либо обманываете нас, либо обманываетесь сами…

– Слишком неосторожные слова, Ваше Королевское Величество, – сказал генерал-майор Новиков, – еще никто из тех, кто обвинил меня во лжи, не сумел остаться в живых. Но впрочем, Вам простительно: тяжелое детство, мать-деспот, чугунные игрушки… Да и жена моя будет недовольна – Вы ей какой ни есть, а все ж родня. Поэтому специально для вас повторю все то же самое под присягой. Именно так, с внезапного удара по Франции, германская армия начала Великую Войну в нашем прошлом. Война на два фронта для Германии гибельна, и это в Берлине понимают не хуже нас с вами. Единственная их надежда – разбить противников поодиночке: сначала Францию, а потом и Россию. Но лобовой удар по французской армии, занявшей позиции в Вогезах, это перспектива встречного сражения со страшными потерями для обеих сторон. Во-первых – в две недели такая операция не уложится, во-вторых – даже погибая, французы нанесут германцам невосполнимые потери, ставящие под вопрос дальнейшую кампанию на Востоке.

– Вот-вот, – торопливо сказал король, – именно это я и имел в виду.

– Не торопитесь, – кивнул Новиков, – от этой идеи немцы отказались, и в то время как французы решили переиграть кампанию 1870 года, германский генштаб спланировал глубокий обход через всю территорию Бельгии в общем направлении на Париж. Тактическая схема – игра на крайнего правого. Пока остальные германские армии будут медленно отступать в Эльзасе и Лотарингии под ударами французов, правофланговая группировка совершит свой марш в оперативной пустоте, через Бельгию и северную Францию – там, где вообще никого нет, кроме редких полицейских постов. В результате германские солдаты ворвутся в Париж с запада как раз тогда, когда французское командование уже будет строить планы победного генерального наступления на Берлин. На этом все, стоит опускать занавес и раздать всем шампанского… Война с Францией выиграна в кратчайшие сроки и с минимальными потерями.

– Мы непременно должны предупредить французское правительство, – сказал Эдуард Грей, – это наш союзнический долг…

– А что, договор о Сердечном Согласии между Великобританией и Францией уже заключен? – лениво спросил русский князь-консорт. – А то мы и не знали.