– Нормально нравится, – приподняв бровь, ответила генерал Антонова, – пусть англичане ради разнообразия немного поедят управляемой демократии. За время расследования адмирал Фишер и его партия наберут такой рейтинг, что консерваторы с либералами за ними уже не угонятся. А далее, как у нас дома в России двадцать первого века – парламент, построенный по полуторапартийной системе: одна правящая партия освящена сакральным авторитетом тандема из короля и главного национального героя, а все остальные, сколько бы их ни было – лояльные миноритарные оппозиционеры, способные только высказывать свое мнение, но не проводить решения. По-другому с Британией нельзя, она слишком давно существует как конституционная монархия и внедрение элементов абсолютизма должно производиться исподволь…

– Да ладно, – махнул рукой император, – внутреннее устройство британской политической системы – это личное дело дяди Берти и британского народа. Ну, если людям нравится регулярно играть в азартную игру под названием «выборы», а потом содержать орду бездельников-депутатов, то я не смею им в этом мешать. При так называемой демократической системе мнение избирателей воспринимается господами депутатами весьма опосредованно; партийные и личные интересы для господ депутатов гораздо важнее. Посмотрим, как образцовая для сторонников парламентаризма во всем мире британская система будет работать по предложенной вами схеме управляемой демократии. Но я, собственно, не об этом. Дядя Берти телеграфировал о своем желании ввести Британскую империю в Континентальный Альянс. Еще раз спрашиваю: по вашему мнению, будет Британия надежным союзником или же в самый неподходящий момент решит, что ей надоел союз с Россией и Германией, и ударит нам в спину?

– Знаете что, Михаил, – вздохнула генерал Антонова, – мне сложно судить о таких вещах. Могу лишь сказать, что эдвардианцы – это, возможно, самая человекообразная разновидность англичан, вызывающая у меня симпатию. При этом я ничуть не сомневаюсь в том, что ваш дядя Берти искренне желает союза с Россией. Проблема заключается в том, что после его смерти этой искренностью могут воспользоваться совсем другие дяди, со времен лорда Пальмерстона не оставляющие мечты о расчленении и уничтожении России.

– А что, вы еще ничего не знаете? – с удивлением спросил император. – Должен поставить вам за это на вид. Еще вчера около полудня единственный сын и наследник дяди Берти скоропостижно скончался, не сумев переварить попавший в горло свинец. Стрелял постоянно проживающий в Лондоне ирландец, солдат лондонского территориального батальона. Пока Скотланд-Ярд не обнаружил никаких связей этого человека с Россией, и надеюсь, что никогда и не обнаружит. Сам дядя считает это справедливой местью за убийство несчастного Ники и даже благодарит за то, что его сын почти не мучился. В связи с этим хочу задать вам прямой вопрос. Ваша служба случайно не «заказывала» (как это у вас говорят) ирландским фениям моего двоюродного брата?

– Ваше Императорской Величество! – воскликнула Антонова; это официальное обращение прозвучало в библиотечной тиши точно выстрел. – Мы в нашей службе прекрасно знаем, что на операции такого уровня необходимо испрашивать высочайшую санкцию. И уж тем более какая может быть месть за вашего брата Николая, если несчастный принц Георг ничем не имел отношения к тому преступлению? Нет, нет и нет! Наша служба ни прямо, ни косвенно не причастна к этому преступлению. Да и зачем нам было убивать вашего двоюродного брата, если он уже перестал быть тем человеком, который в нашем прошлом обрек ваше семейство на полное уничтожение. Ведь принцесса Виктория писала письма не только своему отцу, но и брату; а если кого Георг любил и уважал, так это свою сестру Тори, за которой он признавал очень большой ум – гораздо больший, чем у него самого. Помнится, там, в нашей реальности, он был очень опечален ее смертью и говорил, что лишился не только близкого человека, но и умного советчика.

– Да, действительно, – кивнул император, – Тори вполне могла, как это у вас говорится, «перековать» своего брата. К тому же вы, Нина Викторовна, вкупе с Александром Васильевичем еще ни разу не давали мне повод к недоверию, поэтому будем считать, что эта смерть на совести того крыла фениев, которое не желает с Британией никаких переговоров, потому что им нужно все и сразу. Забудем о том, что я вам сказал, тем более что миссия по защите Лондона выполнена на отлично. Мир?

– Мир! – кивнула генерал Антонова. – И постарайтесь объяснить своему дяде, что смерть его сына никак не связана с Россией…

– Я постараюсь, – кивнул император Михаил, – тем более что теперь у нас на очереди вступление Великобритании в Континентальный Альянс. А вести переговоры об этом с британской стороны будет ваш старый заочный знакомый по имени Уинстон Черчилль. Именно его дядюшка, несмотря на молодость, хочет сделать новым министром иностранных дел в правительстве адмирала Фишера. Скажите, какого вы мнения об этом человеке?

– Я бы сказала, – немного расслабившись, ответила генерал Антонова, – что это прожженный карьерист, не признающий ни авторитетов, ни препятствий. При этом он прекрасно осознает, что свою карьеру способен сделать только в Великобритании, а потому никогда и ничего не будет делать во вред своей стране. Правда, он человек увлекающийся и даже склонный к авантюризму, – именно на этой почве они вдрызг разругались с адмиралом Фишером в нашей реальности. Прав оказался Фишер – и Галлиполийская операция Первой Мировой Войны обернулась для Британии только большими потерями и унизительным поражением. Впрочем, если сэр Уинстон с таким же пылом кинется наводить мосты между нашими странами, то я не против, отнюдь.

– Хорошо Нина Викторовна, – хмыкнул император, – мы будем иметь в виду это обстоятельство. Но вот у меня сейчас возникает такое чувство, что вроде бы мы все предусмотрели и добились наилучших начальных условий для войны, показали врагам Кузькину мать и при этом не отяготили свою совесть погубленными невинными душами. Все вроде бы хорошо, но все равно гложет меня какой-то червячок, какое-то сомнение. Что-то сделано не так, какая-то опасность не устранена, – а я даже не пойму, что именно…

– Возможно, – сказала генерал Антонова, – дело в германском императоре Вильгельме, который отчаянно хочет пройтись по улицам Парижа – и не качестве туриста, а в качестве завоевателя.

– Возможно, это и так, – согласился император, – и в таком случае скормить Вильгельму Францию необходимо прямо сейчас, пока он не начал строить самостоятельных планов по ее отвоеванию. Правительство, бежавшее из Парижа Лорьян, в ближайшем времени соберется вернуться обратно, и вот тогда немецким гренадерам будет уже гораздо труднее захватить столицу Франции.

– В таком случае, – сказала Антонова, – первыми должны начать мы, но не во Франции, а в Проливах. Ситуация на Балканах складывается неоднозначная. Во-первых – сербы все сделали правильно, и теперь меньшая часть их сил вместе с черногорцами осаждает Шкодер, а большая готовится воевать против Австро-Венгрии. Во-вторых – болгары тоже действуют по плану, или почти по плану. Операция в Македонии в основном завершена, а во Фракии постепенно накапливаются силы для перехода в генеральное наступление. В-третьих – как мы и опасались, греки не стали придерживаться предварительного плана войны и вместо десанта на Смирну и наступления на Эпир полезли к Солуну, в результате чего не обошлось без небольшого инцидента, при котором чуть не погиб еще один ваш двоюродный брат, греческий принц Константин. По счастью, все закончилось пулей снайпера в плечо, когда он достал револьвер, чтобы выстрелом в спину убить уходящего прочь после переговоров Николая Бесоева.

– А ведь мы его предупредили, – со вздохом сказал император, делая пометку в рабочем блокноте, – причем не один раз. Еще при создании Балканского союза мы твердили всем заинтересованным лицам, что только неукоснительное соблюдение предварительных соглашений ведет к долгой и счастливой жизни. Также мы предупреждали, что жизни НАШИХ людей священны… Пожалуй, стоит вызвать этого Константина в Санкт-Петербург, чтобы провести с ним воспитательную работу.

– И еще надо отметить, – добавила Антонова, – что свою долю хаоса в балканские дела внесли и румыны, отказавшиеся менять Добруджу на Трансильванию. Румынский король напрашивается на хорошую трепку, но думаю, что здесь виновен не он, а магнаты, интересы которых могут быть ущемлены передачей Добруджи. И эту операцию по приведению Румынии в чувство теперь требуется тоже экстренно встраивать в общий план второй фазы балканской кампании.

– Но все же, Нина Викторовна, – сказал император, – давайте я попробую угадать. Начать эту самую вторую фазу необходимо с всеобщего восстания в Боснии, за которым последует наш ультиматум к австрийским властям в трехдневный срок передать эту турецкую оккупированную территорию в состав Сербии…

– Думаю, – сказала Антонова, – что два этих события должны произойти не последовательно, а одновременно. Признание ничтожными положений Берлинского трактата дает нам полное основание предъявить Австро-Венгрии ультиматум на их очищение. В случае не вывода австро-венгерских войск с оккупированных территорий война начнется третьего июля, а в случае нападения на Сербию или Черногорию – немедленно. К тому же моменту должны начаться наши операции в Проливах и против Румынии, а также вторжение германских войск во Францию. Там, насколько я понимаю Вильгельма, даже ультиматума не будет – просто войска получат приказ перейти границу.

– Учтите, – сказал император Михаил, – германского наступления через территорию Бельгии не одобрю ни я, ни дядя Берти. Нейтральная страна должна таковой оставаться. Если кайзеру Вильгельму так хочется повоевать, то пусть воюет честно, по правилам, или не воюет вообще. Впрочем, завтра утром я лично скажу об этом графу Пурталесу^[61].

– В таком случае, – кивнула генерал Антонова, – вашему дядюшке Вилли придется выбросить на помойку знаменитый план Шлиффена и биться с французами лоб в лоб в заросшей лесами холмистой долине реки Маас. Еще со времен прошлой франко-прусской войны французы нафаршировали этот участок от бельгийской до швейцарской границы фортами и крепостями, которые в современных условиях хоть и утратили большую часть своего значения, но, несмотря на это, все равно смогут служить французской армии в качестве опорных пунктов. Вместо стремительного обходного маневра, оставляющего французскую армию сразу в глубоком тылу, теперь германцам предстоит встречное сражение с непредсказуемым результатом.

– Насколько я помню историю вашей Первой Мировой войны, – хмыкнул император, – то «стремительный обходной маневр» у германских генералов все равно не получился, как они ни старались. И войну Германия все равно проиграла, хотя в этом случае, как завещал немцам Великий Бисмарк, задача войны сразу на два фронта с самого начала выглядела нерешаемой.