Благодаря пению и дружбе со старым уважаемым Джиакомо, у меня было широкое знакомство среди рыбаков и вообще прибрежных жителей. Отношения были ровные со всеми, и мне казалось, что раз у меня не может быть недоброжелателей, то и вся жизнь моя здесь протечёт мирно и беспечно. Однако, я ошибался. Нередко, среди всяких разговоров, Джиакомо предостерегал меня от посещений без него таверн, где, среди случайных знакомств, от дружной попойки до ножевой драки один шаг и где, по его словам, каморристы могли впутать меня в самую неприятную историю.
Джиакомо не был яростным противником Каморры; он даже признавал за нею политическое значение, но мне советовал быть подальше, так как к иностранцам у них вообще нет доверия, а я, так близко войдя в среду неаполитанских рыбаков, мог показаться им, если не опасным, то подозрительным. Всё это было досадно, так как мне хотелось ближе познакомиться с этой странной организацией, являющейся с одной стороны – народным судилищем и, к сожалению, с другой стороны, – обществом преступников высокого и малого калибра.
Как-то вечером я вышел на берег и сел в нашу лодку. Никакой определённой цели у меня не было, просто хотелось прокатиться. Взявшись за вёсла, я быстро отчалил от низкого берега и, напевая песни, огибал красивый мыс, на котором среди мирт, плюща и южного вереска белеют руины виллы Позилиппо. Я видел, как в другую лодку садились рыбаки, как и я, отдыхавшие в прохладе залива. Было совсем темно; когда я обогнул мыс, вдали показались огоньки скалистого острова Низида с его огромным и мрачным острогом. Я медленно подвигался вперёд, имея справа замирающие огоньки прибрежных вилл. Вдруг резкая тёмная полоска перерезала мне путь, и рядом со мной, слева вырисовалась лодка.
– Стой! – раздался крик. Я остановился. – Кто ты! Куда едешь?
– Рыбак Грегорио из Мареккиано. Иностранец. Выехал прогуляться по заливу.
– Эй, брат, не представляйся! Ты знаешь, что находишься в запрещённой полосе. Говори правду, зачем ты ехал к острогу? Покажи бумаги!..
Я вынул паспорт, показал его и удивлённо спросил:
– Но, позвольте, ведь это путь на Баньоли, и я нахожусь не далее тысячи метров от берега. Это не может быть запрещённой полосой.
– Ошибаетесь, – переходя на «вы», возразил мне человек с чёрной бородкой, одетый в военную форму, – но вы иностранец, и потому дадите отчёт о своих действиях военному начальству. Попрошу вас подчиниться моим требованиям. При вас имеется оружие?..
– Если только можно считать мой походный нож таковым! – И я вынул свой горный нож, острый, как кинжал, да ещё притом свежеотточенный.
– Достаточно! – воскликнул офицер, – Вы арестованы! Будьте добры пересесть в мою лодку!
Я последовал приказу; мою лодку привязали сзади, и мы поехали. Сердце у меня стучало, что-то захлёстывало внутри, и я чувствовал, что поплачусь жестоко. Я решил разговориться с конвоиром, предложил ему хорошую ароматную папиросу. Он с удовольствием её принял и поблагодарил. Затем я рассказал ему, кто я; между прочим, указал, что я певец и что хотя здесь недавно, но меня знает весь западный Неаполь и могут поручиться за мою благонадёжность.
– Так вот вы кто! – удивленно воскликнул конвоир. – Мне очень жаль. Мне совсем не хотелось бы доставлять вам такой неприятности, как обвинение со стороны военного ведомства! – Мы замолчали.
– Слушайте, молодой человек, – вдруг тихо сказал конвоир, – я имею возможность освободить вас. Но при условии, что вы никогда никому не обмолвитесь о вашей поездке и встрече с нами. Согласны?..
– Конечно, да! – радостно ответил я.
– Но помните! Никому, никогда… В противном случае вы подвергнетесь жестокому наказанию.
– Нет, будьте спокойны!
– Ну, а чтобы нам лучше сговориться, подпишитесь под этим листком. И я буду спокоен!
Чиркнув восковою спичкой, он осветил листок, на котором, под его диктовку, я написал несколько слов, даже не задумываясь над их значением: