– Я думал, синьорина, что поеду с труппой и дальше, но теперь я начинаю сомневаться… А если вы доставите мне удовольствие и придёте в театр, когда я играю, то мне кажется, что я уже больше не захочу ничего иного, как только петь для вас!

Я говорил искренно. Мне было двадцать лет, и я почувствовал, что сердце забилось как-то по-новому, сильно и бодро… Где-то в глубине, впереди меня показался маленький солнечный лучик, но такой тёплый, такой нежный, что заставлял мечтать о нём, стремиться к нему.

– Я рада вашим словам! – говорила девушка, сжимая в руках только что сорванную мной ветку оливы. – Вы так хорошо говорите… Я приду в театр… но не одна, а с отцом и кузиной… Я хочу, чтобы и они вас знали… У нас не верят иностранцам… но вам я верю. Вы совсем, как наш. Я никогда не встречала русских… Они все, как вы?.. Я хочу, чтобы вы знали вперёд, что вам могут не поверить и подумать, что вы ищете со мной знакомства с нехорошими мыслями… Так вы не сердитесь! Мой папа – человек без предрассудков… Хоть он и простой рыбак, но гарибальдиец… И потому сумеет оценить свободного человека. А я – вам верю.

Мы простояли здесь недолго… Из-за ворот выскочил их рыжий проводник и крикнул:

– Синьорина! Santo padre проснулся; он ищет вас!

Мелитта крепко пожала мне руку и побежала назад… Я остался на месте; когда кавалькада проезжала мимо меня, я слышал, как отдохнувший монах говорил Мелитте:

– О, теперь я очень бодр!.. Только у этого седла такое свойство, что, кажется, меня разрежет пополам!

В этом я ему вполне сочувствовал, ибо то же самое мог сказать и о своём… Риккардо подвёл лошадей, мы уселись и медленно поехали по спиральной дороге, среди потоков застывшей лавы.

Но вот дорожка стала узкой, крутой и мелко извилистой. Мы приближались к кратеру, и почва становилась всё раскалённее и пыльнее…

Всё чаще и чаще нам виднелись на поворотах три всадника, и по тому, как патер пригнулся к шее лошади, я понимал, что он уже утерял значительную часть бодрости, приобретённой сладким сном.

Наконец перед нами – домик гидов, откуда несколько десятков метров до самого жерла приходилось идти пешком, углубляясь в горячий пепел почти по колено. Некоторое время мы шли довольно уверенно и спокойно… Но когда перед нами, на расстоянии нескольких шагов, показался дымок вулкана, идти стало почти невозможно.

Здесь нас снова окружили гиды и пригласили обвязаться верёвками, после чего нас потянут… Подойдя ближе, я увидел, что Мелитта покорно отдала себя в руки проводника, который довольно быстро втащил её наверх. Монах сначала заупрямился, но, выбившись из сил, он на полпути знаками позвал к себе, – и его втащили туда же.

Ну, а я, увидев, что проводники тащат всех по одной определённой линии, пошёл по их следам и хоть не без труда, но добрался к вершине сам.

У самого жерла я увидал смешного англичанина; не в состоянии дождаться момента, когда ветер отнесёт дым в сторону, он наклонялся ежеминутно над жерлом и, страшно чихая от сернистого дыма, всё-таки силился взглянуть внутрь вулкана…

Мы же с Мелиттой дождались мгновенья, когда отнесло дым… Мы смотрели вниз две-три секунды, но их уже не забыть никогда… Казалось, совсем на близком расстоянии, виднелись огненные глыбы, которые, отваливаясь, шипели и с грохотом рушились и ворочались где-то внизу… Опять метнулся дым… Мы закашлялись и отскочили в сторону.

Когда старика стащили обратно, он был зол, как дьявол, и сонлив, как филин днём…

Он ругал свою крестницу, говорил, что не доедет до Toppe и свалится, как последняя колода с лошади; и потому на обратном пути кавалькада имела самый странный и неожиданный вид. Впереди, между двух проводников, ехал полусонный монах, крепко ухватившись за гриву, а позади – довольные и радостные – Мелитта и я.

Эта встреча на Везувии решила мою судьбу и сделала меня надолго жителем Италии и на всю жизнь – тоскующим по ней.

Когда Мелитта рассказала мне о простоте их жизни, я почувствовал душой всю красочность этого рыбачьего мира, и солнце казалось мне таким призывным, что я только одно спросил у Мелитты:

– Скажите, если я захочу остаться рыбаком, как отнесётся ваш отец ко мне и ваши друзья?.. Примут ли они меня так же просто, как вы?