Несмотря на заключение мира, мы и теперь, конечно, не могли отвести все наши боеспособные силы с востока, не могли предоставить занятые области собственной судьбе. Уже одно желание установить барьер между большевистскими властями и освобожденными нами землями настоятельно требовало оставления на востоке сильных немецких частей. Наши операции на Украине также не были закончены. Мы должны были вступить в эту страну, чтобы упорядочить ее политические отношения. Только тогда, когда это удалось, у нас явилась перспектива добывать на Украине предметы необходимости прежде всего для Австро-Венгрии, затем и для нашей родины, кроме того сырье для военной промышленности и военных потребностей в нашей армии. Политическая точка зрения в этом предприятии не играла никакой роли для высшего командования.
Совсем иное значение имела военная поддержка, которую мы оказывали осенью этого года Финляндии в ее освободительной борьбе против русского господства. Большевистское правительство ведь не выполнило данного нам обещания очистить страну. Кроме того, мы надеялись привлечением Финляндии на свою сторону затруднить военное влияние Антанты со стороны Архангельска и Мурманского побережья на дальнейшее развитие событий в Великороссии. В то же время мы угрожали этим Петрограду, что было тогда очень важно, потому что большевистская Россия должна была сделать новую попытку нападения на наш восточный фронт. Применение небольших сил — дело шло едва ли не об одной дивизии — во всяком случае окупалось с лихвой. Мое откровенное сочувствие этой освободительной войне финляндского народа, по моему мнению, совершенно совпадало с требованиями военной обстановки.
Во всяком случае я могу утверждать, что мы ничего не упустили, чтобы собрать по возможности все наши боевые силы для решительной битвы на западе.
Зимою 1917–18 гг. мы, наконец, достигли того, к чему я стремился три года назад. Мы могли без всякой помехи обратиться к западному фронту и взяться за оружие против него. Этого бы, может быть, и не понадобилось бы, если бы мы окончательно разбили русских в 1915 г.
В 1918 году эта задача стала для нас гораздо труднее. Франция все еще была сильным противником, хотя и пострадала не менее нашего. Ее поддержала английская миллионная армия, в полном вооружении, хорошо обученная и опытная. В угрожающей близости оказался новый враг, самый мощный в хозяйственном отношении, владеющий всеми средствами военной борьбы против нас, представляющий огромные массы войск. Враг этот — Соединенные Штаты Северной Америки. Подойдет ли он вовремя, вырвет ли он у нас победу? В этом и только в этом был вопрос. Я думал, что на него можно ответить отрицательно.
Исход нашего большого наступления на западе поставил перед нами вопрос: не было ли бы полезно и в 1918 г. вести на западном фронте главным образом оборонительную войну, пользуясь поддержкой стоящих там армий с сильными резервами, а все остальные военные и политические силы направить на то, чтобы урегулировать на востоке государственные и хозяйственные отношения и поддержать военные задачи наших союзников. Было бы ошибкой думать, что меня не занимали тогда подобные вопросы. После зрелого обсуждения я на них, однако, ответил отрицательно. Чувства при этом не играли никакой роли. Можно ли было рассчитывать на быстрое окончание войны при таком ведении ее? Мы должны были всеми мерами стараться достичь быстрого и успешного конца. Это требование более или менее громко высказывалось всеми нашими союзниками. Напротив, нельзя сказать, чтобы наши противники были у последней черты физического и душевного напряжения сил. Они могли бы еще годами продолжать войну, если бы мы не наступали. Тот, кто не хотел бы вести ее, был бы попросту вынужден другими. Нашей участью была бы, несомненно, смерть от истощения сил, раз мы не могли довести до этого наших противников. Даже учитывая теперешнее несчастье нашей родины, я все же убежден, что возрождению ее будет скорее способствовать сознание, что на защиту ее были отданы последние силы, чем если бы война кончилась постепенным ослаблением и истощением сил. Мы не избегли бы судьбы, которая постигла нас теперь, но тогда не было бы возвышающей мысли о несравненном героизме. Я ищу примера в истории и нахожу его в воинской славе битвы при Эйлау. Если она не могла изменить судьбы старой Пруссии, то все же она, как яркая звезда, освещает тьму 1807–1812 гг. Ее блеск утешал и ободрял многих. Разве немецкое сердце стало иным теперь? Мое прусское сердце бьется, по крайней мере, по-прежнему.
Спа и Авен
8 марта по приказу Его Величества наша главная немецкая квартира согласно нашему ходатайству была переведена в Спа. Эта перемена обусловливалась предстоящими операциями на западе. Отсюда мы легче могли сноситься с главными частями западного фронта, чем из Крейцнаха, где мы стояли до сих пор. Ввиду того, что мы хотели следить за событиями, по возможности в непосредственной близости от них, мы выбрали кроме того для высшего командования Авен как несколько выдвинутое вперед место. Туда мы вступили 19 марта с большею частью генерального штаба и таким образом, находились в центре армии и высшего командования армий которое должно было играть главную роль в предстоящих решительных боях. Особый вид городу придает мощная, неуклюжая постройка старой церкви. Сохранившиеся еще некоторые крепостные постройки напоминают о том, что Авен в прежние времена играл военно-историческую роль. Насколько мы помним, в 1815 г. часть прусской армии заняла тогдашнюю крепость и затем направилась дальше к Парижу. Война 1870 и 71 гг. не затронула этой местности.
Город утопает в зелени и представляет собой тихий уголок. Наше присутствие внесло лишь небольшое оживление. Я сам, после 47 лет перерыва, снова находился среди французов. Типы, которые я встречал на улице, так мало изменились с 1870–71 гг., что я совершенно забывал о прошедшем времени. Теперь, как и тогда, жители сидят перед домами, мужчины задумчивы, женщины оживленно болтают, дети играют в мяч и поют, как в мирное время. Счастливое детство!
Наше долгое пребывание в Авене подтвердило мне, что французское население с достоинством переносит свою суровую судьбу, тяготеющую над ним благодаря долгой войне. Уже не было повода прибегать к каким-либо особым мерам, чтобы оградить порядок и нашу безопасность. Мы ограничились только тем, что могло создать условия для спокойной работы.
Его Величество не остановился в Авене, но остался на все время последующих крупных событий в своем поезде, который продвигался сообразно военному положению. Долгое пребывание в тесных помещениях поезда должно служить доказательством непритязательности нашего военачальника, В этот период он жил исключительно интересами своей армии. Вражеские аэропланы, например, совершенно не беспокоили его. Пребывание в Авене дало мне возможность в продолжение следующих месяцев чаще, чем раньше, непосредственно соприкасаться с нашими частями и полководцами, а также со штабами. Особенно меня радовала возможность принимать у себя офицеров. Их военный опыт, их простые рассказы представляли для меня не только военный, но и общечеловеческий интерес, особенною радостью было для меня посещение мазурского полка, носящего мое имя, гвардейского полка, в состав которого я входил в качестве молодого офицера в продолжение двух войн, и, наконец, посещение ольденбургской пехоты, которой я командовал. Правда, от состава мирного времени осталось очень мало, но и в новом поколении я нашел тот же солдатский дух. Большинство офицеров и солдат я видел в первый раз, а многих и в последний раз. Честь их памяти!
Великая битва во Франции
То напряжение, с которым мы оставляли Спа вечером 18 марта, возросло, когда мы пришли к месту назначения. Прекрасная, почти весенняя погода изменилась. Большие дождевые тучи плыли по небу. Нам были, в сущности, безразличны и тучи, и дождь. Они, пожалуй, скрывали последние наши приготовления к наступлению. Были ли у нас, однако, основания надеяться, что противник еще не знает о наших мероприятиях? Вражеская артиллерия от времени до времени проявляла особенное оживление. Неприятельские летчики ночью отыскивали наши важнейшие линии передвижения и стреляли по ним из пулеметов. Но все это еще не давало ответа на вопрос: может ли удаться нам сюрприз? 20 марта почти весь день была гроза и лил дождь. Перспективы на 21-е были неопределенны, возможен был туман. Несмотря на это, в полдень было решено начать битву утром следующего дня. На рассвете 21 марта северная Франция от берега до Авена была в тумане. Чем выше подымалось солнце, тем гуще становился туман. Иногда можно было различать предметы только на расстоянии нескольких метров. Даже звуковые волны, казалось, поглощались серыми туманами. В Авене слышен был отдаленный и неопределенный гром с поля сражения, на котором с раннего утра работали тысячи орудий разных калибров.
Невидимая и невидящая, работала наша артиллерия. Только добросовестность и хорошая подготовка обеспечивали успех наших батарей. Противник отвечал различно. Это были скорее поиски неизвестного неприятеля, чем систематическая борьба с врагом.
Следовательно, и теперь еще не было уверенности, ожидает ли англичанин в полной оборонительной готовности нашего нападения. Туман не прояснялся. В 10 ч. утра в полосу тумана вошла наша доблестная пехота. Вскоре о ней стали получаться неясные донесения. Постепенно стало выясняться, что всюду мы проникали на самые передовые позиции врага. К обеду туман рассеялся, победило солнце.
Только вечером картина достигнутого ясно определилась. Результаты дня казались мне удовлетворительными. В этом смысле высказались и наши офицеры генерального штаба, возвращающиеся с поля битвы. Но только следующий день мог показать — не постигнет ли нас и теперь та же участь, какую не раз готовил нам неприятель, втягивая нас в дальнейшее наступление.
Но ни второй, ни третий день не изменили течения боя.
23 марта первые гранаты попадают во вражескую столицу. При этом блестящем ходе нашего наступления в западном направлении, оставляющем за собою все до сих пор сделанное на западном фронте, мне представляется возможным проникнуть до Амьена. Этот город имеет для нас огромное стратегическое значение. Будет ли он в наших руках или попадет, хотя бы вместе с окрестностями, под наш сильный артиллерийский обстрел — во всяком случае этим самым поле действия противника разбивается на две части. Англия остается по одну сторону, Франция — по другую. Политические и стратегические интересы раздробляются; это может быть выражено двумя словами: «Кале» и «Париж». Поэтому — вперед к Амьену!
И действительно, мы подвигаемся вперед гигантскими шагами. Все же следует опасаться, что противник сознает угрожающую ему опасность и попытается сделать все, чтобы встретить врага. И в самом деле, наши новые попытки удаются только частично. Сопротивление врага становится все сильнее и сильнее, а наше движение все медленнее и медленнее. Надежды на Амьен должны рассеяться.
Надо рассматривать факты так, как они есть. Человеческая работа не совершенна. Даже благоприятные обстоятельства не используются, не всегда с одинаковой энергией берутся за дело даже тогда, когда в перспективе блестящая цель. Можно бы говорить каждому солдату: «Напирай на Амьен, приложи свои последние усилия. Может быть, у Амьена — последняя решительная битва. Овладей хотя бы еще Вильер-Бретонексом, чтобы с его высот тяжелая артиллерия достигла Амьена».