Глава 45. Ицуки

Маленькая безымянная деревенька спряталась от мира среди рисовых полей. Снег едва коснулся этих земель, но тёплые ветра почти сразу унесли его прочь. На главном острове Хиношимы снегопады случались редко и не каждую зиму, и пока земли Истока тонули в снегу, в деревеньке к югу от Гинмона цвела камелия. Ицуки помнил, как в этих местах построили первую минку, как вспахали первое рисовое поле, как собрали первый урожай. С тех пор домики разрослись, расползлись по долине, да и люди жили в них уже совсем другие, но Ицуки всё равно любил возвращаться в эти края, чтобы уйти от печальных мыслей и насладиться размеренным покоем, которым жили местные. Когда-то он искал этот покой в ледяных горах и теперь всё чаще подумывал о том, чтобы вернуться туда, возможно, в этот раз уже насовсем.

Ицуки в деревне помнили и ждали. Дети, которых он знал, уже давно обзавелись своими детьми, а бодрый староста и его прекрасная жена превратились в глубоких стариков и ждали появления на свет правнуков. В деревне об Ицуки говорили как о духе, что покровительствует их маленькому миру посреди рисовых полей, и даже возвели для него маленькое святилище, в котором всегда лежали свежие подношения. Ицуки не знал, откуда пошла эта легенда, но людей не переубеждал и старался помогать по мере сил в благодарность за тихие вечера, размеренные дни и истории, которые ему приносили жители.

– Уж не думал, что свидимся ещё на моём веку, господин Ицуки, – качал головой староста Ойси, провожая долгожданного гостя в дом. Он один из всей деревни помнил жестовый язык, которому – пусть и плохонько – научился у Ицуки. – Э, да, нынче времена тяжёлые, но мы не жалуемся. Знаем, что вы за нами присматриваете и в обиду не дадите. – Он хрипло рассмеялся и открыл двери, с поклоном приглашая Ицуки в минку.

В комнате у очага сидела его жена Рико и младшая внучка. Они вместе мастерили из рисовой бумаги куклы тиогами-нингё – девушек в кимоно с длинными широкими рукавами. Бумага была обыкновенная, желтовато-белая, поэтому узоры на кимоно девочка неумело дорисовывала кусочком уголька. Завидев Ицуки, обе они поклонились, и Рико побежала в соседнюю комнату за чайником.

– Это моя внучка Саю, – сказал Ойси и, присев рядом с девочкой, ласково потрепал её по макушке. – Ей этим летом будет уже шесть. Так похожа на отца.

Глаза его увлажнились, и Ойси быстрым движением смахнул слезу. Ицуки спросил, в чём крылась причина его слёз. Он помнил Оту ещё ребёнком.

– Ота ушёл на войну, – ответил Ойси. – К нам приехали самураи, сказали, что остров наш от ёкаев защищать надо, забрали почти всех мужчин. Из них только половина вернулась, да и та… не целиком. Ота погиб в первый же день, наш сосед с ним в битве был, своими глазами видел, как ёкаи его… В общем, нету больше нашего Оты. Да мы стараемся жить как прежде, благо старшая внучка уже взрослая, первенца ждёт, муж её без руки вернулся, да и с одной рукой в поле можно спину гнуть, так что справимся, господин Ицуки, вы за нас не переживайте.

Ицуки печально молчал, наблюдая, как маленькая Саю разрисовывает кукол. Значит, даже в это маленькое убежище добралась проклятая скверна. А ведь когда Ицуки спускался с холма, любуясь каскадами рисовых полей, деревня выглядела точь-в-точь как прежде, залитая ласковым солнцем и омытая благодатными ветрами. Она благоухала камелиями и дышала дымкой очагов. Ицуки и подумать не мог, что в тишине здешних минок поселилось горе.

В комнату вернулась Рико, повесила на крюк чайник и подкинула в костёр дров, чтобы пламя плясало веселее. Ицуки спросил, нет ли в деревне раненых и больных и нужна ли жителям помощь.

– У соседки сын захворал на днях, – сказала Рико, прижимая к себе внучку. – Он после войны сам не свой. Пьёт, буянит, а вчера вот слёг, лежит в горячке, что-то бормочет, никого к себе не подпускает.

Ицуки поклонился и поднялся, не дожидаясь чая. Рико подтолкнула Саю в спину.

– Ступай, милая, проводи господина.