Мгла стояла густая — хоть глаз выколи. По узкой дороге было трудно двигаться. Беглецы остановились и зажгли редкие факелы. Но ничего невозможно было разглядеть. Чей-то конь заржал, но в ответ лишь тугое молчание природы.

Обозы остановились на отдых, зажглись костры, а утром Платон очнулся оттого, что его тормошил дьякон.

— Просыпайтесь!

Дьякон несильно бил по лицу ладонями.

Платон разодрал иззябшие губы, но вместо голоса наружу вырвался хрип.

— Что случилось?

Кони, опустив головы, дремали.

— Я говорю, просыпайтесь.

Перелыгин пришел в себя, схватил за плечи жену.

— Дарья, очнись! — в испуге закричал он, часто лязгая зубами.

Дарья, разлепив замерзшие веки, схватилась руками за холодные щеки. Тело замерзло.

— Платон, мы же могли погибнуть, — прошептала она помертвевшими губами и морозный воздух перехватил дыхание.

Дарья рукавицей отогрела замерзшие ресницы, потерла застывшие щеки, но на бледном лице так и не разыгрался румянец. Выступившие на глазах слезы, застыли мутными хрусталиками.

Дьякон растолкал Полину и ее детей. Те, испугавшись, заплакали.

— Если б не дьякон, то вряд ли мы остались живыми, — растеряно пробормотала Дарья.

— Слава дьякону, — разодрала замерзшие губы Полина.

— Еще немного и мне бы пришлось вам отходную читать, — прохрипел дьякон.

Костры подернулись золой, погасли. Ветер разнес по тайге пепел. Над лесом взошло позднее солнце. Бока рысаков и мохнатые ветви деревьев припушились инеем. Мороз, как щипцами щипал за носы, щеки и уши. Сосны зарумянились, а вместе с ними лица беглецов.

Колонна, проснувшись, двинулась по бесконечному коридору. Кругом зароптала угрюмая тайга. На обочинах валялись поломанные сани, оглобли, хомуты, брошенные вещи и имущество. Тут же лежали застывшие люди в нелепых позах и замороженные лошади с задранными вверх копытами. Без конца вспыхивали ругань и драки, нервы людей напряглись до предела.

— Впереди огни!