— Удался, удался! То гены Госпожи, — попискивали и похихикивали от радости обезьяны-учёные, подходя и ощупывая его. — Хорошая работа. Гены Госпожи. Гены Госпожи.

Одноглазый возвышался над ними, он был выше любого из них, намного выше. Кажется, он был не менее трёх метров роста. Едва ли не лысый, шея почти вливалась в широченные плечи, мощная грудь скрывала огромное сердце и большие лёгкие. Мускулистый торс переходил в живот, на котором и намёка не было на половые признаки.

А дальше шли ноги, и были они подстать всему остальному телу. Обезьяны палками-разрядниками стали тыкать Одноглазого в спину, подталкивая его к ней и приговаривая:

— Иди к Госпоже, иди к Матери своей.

Он вздрагивал, видно было, что разряды электричества доставляли ему боль, злился, беззвучно разевал зубастую пасть, отбивался от палок, но всё-таки шёл туда, куда его направляли.

Госпожа встала и сделала пару шагов ему навстречу. Подошла и положила руку ему на грудь. Одноглазый замер перед нею, это прикосновение словно принизило его. Он даже перестал дышать.

— Я твоя мать, ты моё дитя. Ты узнаёшь меня? — спросила она.

— Госпожа, мы не установили ему речевой аппарат, — напомнила главная обезьяна.

Но Бледная даже не взглянула на неё. Она держала руку на той части груди Одноглазого, под которой билось его сердце, и чувствовала, что он признал в ней свою родительницу. И ещё чувствовала, что он сейчас счастлив от того, что она прикасается к нему.

Кожа существа была необыкновенно прочной, а на ощупь очень грубой и шершавой. Такую кожу непросто пробить, даже самым острым оружием, даже самому сильному человеку. А на левом плече этого удивительного существа и на левой его лопатке кожа, кажется, жила сама по себе. Пятиугольный кусок кожи, пентагон, был как бы отделён от остальной кожи и крепко держался на существе при помощи пяти когтей. И кожа та шевелилась, тоже чувствуя её прикосновения, хотя именно её Бледная и не касалась. Госпожа взглянула на этот живой кусок кожи и осталась им довольна. Как же быть Охотнику без оружия? Она отошла и села на свой стул, взяла бокал и произнесла:

— Детище моё, я произвела тебя на свет Охотником, и твой удел — охота. Ты пойдёшь в то место, где кончается время и кончается всё, и найдёшь там преступника, что попирает законы Мироздания, червя, что точит Поток. Ты найдёшь и покараешь его, и я велю вернуть тебя сюда, и ты будешь рядом со мной до конца своих дней.

Существо грузно и медленно повалилось на колени перед нею. Встало на четвереньки, подползло к ней поближе, едва не упёрлось своей огромной головой в её колени и уставилось своим единственным глазом на её ноги. Оно было согласно выполнить любую волю Госпожи.

— Тот червь — смертная дева. Ты легко узнаешь её, от неё смердит гарью, её запах ни с чем не спутать. Иди же, найди и накажи червя. Разорви его.

Но существо не шелохнулось. И Бледная знала, почему. Оно просило, умоляло её об одном. И она решила исполнить его просьбу об еще одном прикосновении. Госпожа протянула руку, и белые её пальцы коснулись почти черной его кожи. Существо вздрогнуло.

— Я исполнила твою просьбу, — произнесла она, — теперь ты исполни мою волю! Иди!

Охотник послушно поднялся с колен, а Бледная уже говорила одной из своих умных обезьян:

— Найди Роэмана, он укажет тебе место, в котором обитает червь, материализуй туда Охотника, пусть начинает искать его.

Это не было то что похоже на ожоги, это они и были. Два небольших, белых, круглых пятнышка. Одно на кончике безымянного пальца, второе на самом кончике среднего. Это были как раз те места, которыми девочка прикоснулась к прозрачной бабке. Блин! Проклятая бабка!

Света с трудом встала с колен. Раскалённый ветер трепал её одежду, он нагнал ещё больше чёрных туч, от которых становилось ещё темнее, чем раньше. Её руки были обожжены пылью, они горели, к этому добавились ещё и белые пятнышки на пальцах, напоминание о прикосновении к бабке. А банка-то была ещё не полной. Она уже снова хотела присесть, чтобы добрать пыли, но остановилась… Девочка увидала совсем рядом, в двадцати шагах от себя, худого человека, он шёл к ней, глядя себе под ноги. Он был без одежды, и с удивлением Светла поняла, что это женщина. С удивлением, потому что в этой женщине почти ничего женского не оставалось, а голова её была абсолютно безволоса. Но на голове, на самом темени, у неё что-то было, трепыхалось под порывами ветра. Женщина останавливалась, запрокидывала голову, пытаясь стряхнуть это с темени. Но это сидело там крепко. И эта чёрная от копоти и худая женщина подходила всё ближе к Светлане. И та вдруг поняла, что это там трепыхается у этой несчастной на макушке. А трепыхались там небольшие язычки пламени. У женщины горела голова! И ещё девочка поняла, почему она сразу не догадалась о том, что на голове женщины горит огонь.

Языки огня были чёрного цвета.