Когда экспедиция оказалась в штате Юта, сам Бригам Янг подробно расспрашивал Марша про останки лошадей. Натуралист был удивлен таким интересом, но Янг все объяснил. Согласно теологии мормонов, родина лошадей – Америка, а не Евразия, и он искал подтверждение. В те времена ни один натуралист не поддерживал эту идею, но работа Марша доказала, что Янг был прав (йельская студенческая молодежь гораздо больше заинтересовалась двадцатью двумя дочерьми Янга, с которыми они флиртовали в ложе местного театра).
К декабрю, когда завершалась экспедиция, Марш отправил в Йель целые вагоны, полные ископаемых останков. Но самую выдающуюся находку он сделал буквально в последние часы полевых работ в Канзасе. Убирая какие-то камни с тропы, он обратил внимание на половинку кости, лежащей на земле. Она была шести футов в длину и полая, как толстая соломинка для коктейля. Он определил ее как часть кисти, примерно как фрагмент мизинца. Но какому виду она принадлежала, он не знал.
Увы, день подходил к концу, и у Марша не было времени искать вторую половинку этой кости. Все, что он успел, – процарапать крест на ближайшей скале, отметить место, чтобы вернуться сюда на следующий сезон.
Марш всю зиму размышлял над фрагментом. Основываясь на характерной форме, он пришел к выводу, что кость принадлежит птеродактилю. Единственная проблема состояла в том, что у всех известных к тому времени птеродактилей был относительно небольшой размах крыльев, как у ястреба или даже меньше. Если кость действительно соответствует мизинцу, то этот зверь должен быть голиафом с размахом крыльев как минимум двадцать футов – «драконом», как говорил Марш.
Такое открытие должно было принести ему славу – если окажется, что он прав насчет размеров дракона. Но что, если другая «половина» кости окажется намного меньше или эта кость не имеет отношения к мизинцу? Марш забыл об осторожности и в нехарактерной для себя манере отправил статью в печать. Несколько месяцев он провел в беспокойстве. Не обернется ли его спешка очередным прикреплением головы к хвосту, дубинкой, которой не преминет воспользоваться Коуп?
Новую весеннюю экспедицию Марш начал с Канзаса. Как только были поставлены палатки, он поспешил к помеченной крестом скале. Через несколько минут он нашел вкрапленную в скалу вторую половину кости, а также несколько других костей крыльев. Дракон действительно оказался таким большим, как Марш себе представлял. Это была эпохальная находка такого масштаба, что все палеонтологи мира могли позеленеть от зависти.
Больше всех позеленел Коуп. В то время как его соперник, используя наследство дядюшки, совершал сенсационные открытия на Западе, Коуп вынужден был торчать в Нью-Джерси, едва сводя концы с концами. Что особенно досадно, у отца Коупа денег было предостаточно. Тот просто не хотел, чтобы сын тратил их на поиски костей; он все еще надеялся, что сын станет благородным фермером. Наконец, через несколько лет уговоров, Коуп заставил отца продать участок земли, который предназначался ему в наследие. И очень вовремя: вскоре после продажи Марш опубликовал ряд статей о новых находках, что вызвало у Коупа приступ жгучей ревности.
Помимо самих открытий, Коуп был категорически против пагубного, по его мнению, влияния Марша на изучение динозавров в целом. Не стоит углубляться в психоанализ, но Коуп по непонятной причине представлял динозавров похожими на себя – быстрыми, шустрыми, стремительными. Марш, напротив, создавал их образ по
Естественно, до Марша дошел слух об экспедиции Коупа. Учитывая, как сам Марш напросился без приглашения посетить карьеры в Нью-Джерси, для него было верхом неприличия возражать против поездки Коупа на Запад – особенно притом, насколько обширны эти территории. Но он провел соответствующую подготовку. Среди своих армейских знакомых он распространил слух о ненадежности вторгающегося на чужие территории деятеля, и, когда Коуп прибыл на фронтир, многие солдаты и скауты в фортах встречали его весьма прохладно. В одном форте ему предоставили для ночлега сенной сарай. Коуп игнорировал столь пренебрежительное отношение и двигался дальше.
Атмосфера экспедиции Коупа сильно отличалась от той, что была у Марша. Марш любил охоту и по пути стрелял при первом удобном случае. Пацифист Коуп даже отказывался носить револьвер и с большой неохотой согласился на сопровождение пяти солдат. Марш наслаждался полевой жизнью и был наравне со всеми. Коуп чопорно каждый вечер перед костром зачитывал куски из Библии, не обращая внимания на смешки, круглые глаза и нарочитую отрыжку своих спутников. И Марш, и Коуп с высоты своего положения читали лекции про геологические формации, но Коуп еще обращал внимание и на полевые цветочки. Он писал трогательные письма своей дочери Джулии, украшая их квакерской риторикой, а однажды распорядился заспиртовать убитую гремучую змею и привез домой в подарок.
В последующие годы Коуп с командой провел несколько экспедиций. Им пришлось с лихвой хлебнуть трудностей. Они попадали в торнадо и зыбучие пески; им встречались водоемы с настолько щелочной (или просто грязной) водой, что желудки мгновенно опорожнялись; пылевые бури такой силы, что кожа потом зудела по несколько дней; полчища агрессивных насекомых, от которых спасались, намазывая себя свиным салом, чтобы не быть съеденными заживо. Впрочем, Коупа, как и Марша, никакие трудности не могли отвлечь от своего главного дела. Однажды он за два дня нашел окаменелости десятка неизвестных видов животных, а в целом открыл дюжины исчезнувших видов – куниц и мастодонтов, рыб и гигантских черепах. Но самое главное – он раскопал птеродактиля еще крупнее, чем дракон Марша, и получил возможность по праву этим гордиться. Конечно, работа давалась нелегко. Коуп целыми днями размышлял о доисторических животных. Потом они посещали его в фантасмагорических снах. Это были жуткие ощущения. «Каждое животное, следы которого мы находили днем, – вспоминал один из его спутников, – приходило к нему ночью, подбрасывало, пинало его, топтало ногами. Когда я будил его, он сердечно благодарил меня и лежал в ожидании следующего нападения». Но Коуп, несмотря ни на что, на следующее утро упорно продолжал раскопки. Страсть – это страсть.
В целом Коуп отправил в Филадельфию несколько тонн ископаемых останков. А благодаря своему характеру зайца вскоре обскакал своего конкурента в плане официальных открытий. Марш тоже переправил тонны находок к себе в Йель, но даже притом, что его экспедиции на Запад начались раньше, шустрый Коуп зачастую опережал его, забрасывая научные журналы статьями и утверждая свой приоритет в открытии видов, которые Марш тоже нашел, но еще не успел описать. Коуп также умел мысленно представить неизвестный вид по фрагменту челюсти или отдельному позвонку. Только в 1872 году он настрочил пятьдесят шесть статей – больше одной в неделю.
Но Марш стал все сильнее подозревать, что Коуп в погоне за первенством полагается не только на скорость. До этого момента в их борьбе Марш был главным зачинщиком. Как в классической «защите замка», он первым начал. Но постепенно Марш все отчетливее понимал, что Коуп тоже ведет грязную игру.
Например, было несколько случаев, когда они практически одновременно находили новые виды. Читая затем статьи Коупа об открытии, Марш обратил внимание на некоторое несоответствие в датах. Придя к самому жесткому заключению, он обвинил Коупа в подтасовке времени находок с целью оформления приоритета (Коуп, запинаясь, признал ошибки, но свалил вину на своего секретаря и издателей). Примерно в то же время Марш получил от Коупа посылку с несколькими окаменелостями. В сопроводительном письме Коуп объяснил, что кости случайно «отделились» от груза, подготовленного Маршем к отправке на железнодорожной станции в Канзасе. По невероятной случайности эти кости отправили Коупу. Марш воспринял письмо как издевку и пришел в ярость – особенно потому, что Коуп так и не вернул наиболее ценные экземпляры из подготовленной им партии.
В ответ на все это Марш обратился во влиятельное Американское философское общество с просьбой осудить поведение Коупа, а также удалить его старые статьи из их фирменного журнала. Общество так далеко не пошло, но согласилось не печатать некоторые из его будущих статей. С учетом того, что общество находилось в Филадельфии, на «базе власти» Коупа, бойкот мог серьезно повредить его карьере. Он понял, что нет другого выхода, кроме как нейтрализовать угрозу. После того как в 1875 году умер отец Коупа, сыну досталось наследство в 250 000 долларов (6 миллионов на сегодняшний день). Среди всего прочего Коуп купил научный журнал
Не прошло много времени, как ситуация стала усугубляться. В середине 1870-х годов Коуп и особенно Марш, отчасти в стремлении охватить больше территорий на Западе, стали нанимать команды профессиональных охотников за ископаемыми. Неудивительно, что эти команды «экспертов по костям» разделяли пристрастия своих боссов, равно как и мошеннические повадки. Люди Коупа порой проникали в лагеря Марша под предлогом торговли продовольствием. Люди Марша тоже шпионили за командами Коупа и даже придумали специальные кодовые слова, которые использовали в донесениях боссу. Коуп у них был «Б. Джонс», удачная находка – «здоровье», а запрос на деньги – «патроны». Расположение мест раскопок держалось в такой тайне, что один из подростков, работавших у Коупа, отказался сообщать родителям, где провел все лето.
Вскоре некоторые рабочие стали перебегать из одного лагеря в другой, выдавая секреты за дополнительную плату. Другие сохраняли лояльность. Порой кто-нибудь забирался высоко в скалы и сбрасывал камни на «врагов», работавших внизу. Если находили какие-то метки (как крест, процарапанный Маршем), оставленные для того, чтобы вернуться и продолжить раскопки, «эксперты по костям» удаляли их, а потом приходили сами, чтобы извлечь окаменелости. Бывало, что разработанные раскопы заваливали щебнем или, как говорят, взрывали динамитом, чтобы пришедшим позже конкурентам ничего не досталось. Известен даже такой вопиющий случай: один из людей Марша, закрывая работу на одном из раскопов, раздавил ботинками мелкие остатки костей, превратив их в пыль – только для того, чтобы у людей Коупа потом не было шанса найти их. Напряженность была настолько сильна, что ссоры вспыхивали даже между людьми в одной команде. Один из руководителей партии Марша как-то выхватил пистолет и вызвал на дуэль равного себе по должности эксперта.
Постепенно эта война стала утомлять участников. Один из рабочих ушел пасти овец. Другой вернулся к преподаванию. Коллеги-ученые тоже начинали чувствовать отвращение. Джозеф Лейди, нашедший первого динозавра в Северной Америке, вообще перестал заниматься палеонтологией динозавров, сказав, что теперь это дело – не для благородного человека.
Надо признать, что, несмотря на некоторое количество раздавленных костей, палеонтология оказалась в выигрыше от этого соперничества. Участники экспедиций, зная о наличии конкурентов, работали более тщательно, охватывали больше территорий, чем если бы существовали сами по себе. В этот период были найдены останки некоторых знаковых динозавров – трицератопсов, стегозавров, бронтозавров[32] и пр. Марш и Коуп потратили огромные суммы на снаряжение экспедиций и обработку находок. На самом деле благодаря этим двум соперникам палеонтология стала одной из областей, в которых американская наука заметно опередила остальной мир. В отличие от физики, химии или биологии, самые важные исследования проводились не в Лондоне, Париже или Берлине, а у себя дома. Греховная наука тоже имеет свои плюсы.
Помимо палеонтологии в выигрыше оказались и другие области знаний. Чарлз Дарвин понимал, что его теория эволюции целиком и полностью зависит от ископаемых останков, и Коуп, и в особенности Марш обеспечили ему жизненно важную поддержку. Одна из ценнейших находок Марша – доисторические зубастые птицы – помогла подтвердить дискуссионную в то время версию о том, что современные птицы произошли от динозавров. Не менее важно и то, что Марш смог проследить эволюцию лошади на протяжении более 60 миллионов лет и на двадцати восьми образцах показал ее трансформацию от четырехпалого животного размером с лисицу до современных величественных коней с копытами. Когда «бульдог Дарвина» Томас Генри Гексли приехал к Маршу, чтобы расспросить его об эволюции лошади, он был потрясен. Никому еще не удавалось проследить происхождение современных животных от их древнейших видов. Не меньшее впечатление на Гексли произвело то, что Марш, отвечая на какой-то вопрос или просьбу подтвердить утверждение через промежуточные виды, просто отправлял ассистента, который приносил именно то, что требовалось Гексли. «Не сомневаюсь, что вы волшебник, – заявил под занавес англичанин. – Чего бы я ни пожелал, у вас все под рукой». Волшебником считал Марша и сам Дарвин, отправивший ему письмо, где назвал его работу над зубастыми птицами «великолепной».