Есть искушение извинить поведение Эдисона и Брауна на основании того, что они жили в другую эпоху – во времена, когда обществу еще не было знакомо такое понятие, как гуманное отношение к животным. Но и тогда многие возражали против жестоких научных экспериментов, причем это началось задолго до Эдисона. Вольтер возмущался «варварами ‹…› которые пригвоздили [собаку] к столу и режут ее заживо». Ему вторил Сэмюэл Джонсон, добавляя: «Тот, кто учится ‹…› за счет гуманности, несомненно, приобретает знание дорогой ценой». Зачастую объектом таких нападок становился анатом Джон Хантер, поскольку нередко осваивал новые хирургические практики на живых визжащих собаках и свиньях; еще он, например, делал инъекции уксуса в вену беременной собаке, чтобы выяснить, не случится ли выкидыш. (Случился.) Некоторые энтомологи насаживали на булавки живых насекомых, и они трепыхались в агонии порой по несколько дней. Звучали не только отдельные голоса протеста. Сеть газет влиятельной компании Херста в открытую проклинала «вивисекторов» за издевательства над животными. Защитники Эдисона в наши дни не могут утверждать, что он ничего не знал.

Со времен Эдисона условия, конечно, заметно изменились, но эксперименты с участием животных по-прежнему вызывают противоречивое отношение даже среди ученых. Отчасти просто из-за количества гибнущих животных. Во второй половине двадцатого века резко возрос масштаб исследований в области медицины, и к 2000 году только американские ученые использовали ежегодно по полмиллиона мышей, крыс и птиц, не считая собак, кошек и обезьян. Цифры потрясают.

Очевидное возражение – исследования на животных спасают человеческие жизни благодаря разработке новых лекарственных препаратов и методов лечения. Это, безусловно, правда, но есть нюансы. Сколь бы полезными ни были исследования на животных в прошлом, они зачастую не оправдывают ожидания в наши дни. Одно исследование показало, что из двадцати шести известных человеческих канцерогенов меньше половины встречаются также у грызунов. Прогностическая ценность соответствует простому бросанию монетки. С современными лекарственными средствами дело обстоит еще хуже. В 2007 году министерство здравоохранения и социальных служб США – не самый сомнительный источник – признало, что «девять из десяти экспериментальных лекарств не выдерживают клинических испытаний, потому что на основании лабораторных исследований и испытаний на животных мы не в состоянии точно предсказать, как они будут действовать на людей». Такие неудачи настолько распространены, что стали своего рода клише. Сколько раз мы слышали про изумительную терапию, которая чудесным образом борется с раком, сердечными заболеваниями или признаками болезни Альцгеймера у мышей, – и оказывалось, что она совершенно не срабатывает на человеке.

Вероятно, этому не следует удивляться. Эволюционные пути грызунов и людей разошлись 70 миллионов лет назад, во времена динозавров, и у нас сейчас существенная разница в физиологии. Например, пенициллин смертелен для пресловутых лабораторных животных – морских свинок: если бы ученые изначально испытывали это лекарство на них, оно бы никогда не появилось на рынке. Даже у наших близких эволюционных сородичей другая биология. ВИЧ разрушает иммунную систему человека, но для шимпанзе это безвредный, медленно распространяющийся вирус. С учетом подобного рода фактов многие критики проведения опытов на животных не скупятся на язвительные комментарии. Один назвал такие исследования «внутренне автономной вселенной, имеющей весьма слабое отношение к медицинской реальности».

Конечно, опыты на животных дают положительные результаты. В первую очередь они помогают определить ядовитые лекарственные вещества до того, как их начнут испытывать на людях. Это уже немало. Но в последние десятилетия набирает силу движение за сокращение количества животных, используемых для лабораторных исследований, и поиск альтернативы. Возможной альтернативой является проведение испытаний на органоидах (упрощенных версиях человеческих органов, выращиваемых в искусственных условиях) или использование компьютерных программ для оценки эффективности новых препаратов по сравнению с уже известными. Некоторых животных даже наделили элементарными юридическими правами. Правительство США больше не поддерживает биомедицинские опыты над шимпанзе, и требования к использованию обезьян вообще очень жесткие. Агентство по охране окружающей среды США объявило, что к 2035 году прекратит испытания токсичных веществ на млекопитающих и резко сократит испытания на птицах (испытания на амфибиях и рыбах будут продолжаться). Возможно, самое удивительное связано с осьминогами. Их исключительная сообразительность[29] подтолкнула несколько международных групп потребовать от ученых получения особого разрешения для экспериментов над ними. Это особенно важно потому, что осьминоги относятся к беспозвоночным, а эту группу животных люди обычно исключают из своих нравственных норм.

В целом же жизнь подопытных животных стала намного лучше по сравнению с 1880-ми годами. Но сообщения о насилии, совершаемом в лабораториях по всему миру, продолжают появляться, и шокирующие эксперименты (например, пересадка голов у обезьян) не прекращаются. Эхо воя собак Эдисона слышится и по сей день.

В конце концов, даже мучения Уильяма Кеммлера не затмили преимущества переменного тока. В процессе подготовки ко всемирной выставке в Чикаго 1893 года компания «Дженерал электрик» подала заявку на электрификацию территории с использованием эдисоновского оборудования постоянного тока. Стоимость работ определили в 554 000 долларов (16 миллионов на сегодняшний день). Компания Вестингауза предложила сделать то же самое за 155 000 долларов и, разумеется, выиграла контракт. После этого разрыв между ценой и качеством только увеличивался. В 1896 году электростанция близ Ниагара-Фолс стала снабжать переменным током город Баффало, расположенный в двадцати милях от нее, – передача постоянного тока на такое расстояние была попросту неосуществима.

Вскоре после открытия электростанции на Ниагаре Эдисон признал поражение[30] в войне токов. Мало кто в истории цивилизации может сравниться с ним по количеству изобретений, но его любимый постоянный ток практически не сыграл никакой роли в революции двадцатого века по производству и использованию дешевой электроэнергии.

Некоторые историки утверждают, что поражение Эдисона не было неизбежным. Они говорят, что, если бы он раньше признал недостатки постоянного тока и переключился на переменный, его престижа вполне хватило бы для завоевания рынка. Но без патентов Теслы он находился в крайне невыгодном положении, а Эдисон был известным упрямцем. Самое печальное, что ему не хватило сил с достоинством отступить и избавить от мучений электротоком всех этих собак, телят и лошадей. Более того, хотя Уильям Кеммлер все равно был обречен на смерть, Эдисон способствовал тому, что он испытал одну из самых страшных казней в анналах юриспруденции. Показательно, что в поздних интервью и мемуарах Эдисон опускал все воспоминания о мучительных экспериментах над животными и о своей роли в разработке электрического стула.

Схватка Эдисона с Вестингаузом и Теслой, несмотря на всю ожесточенность, стала лишь одним из эпизодов научного соперничества в истории. Например, еще одна грязная междоусобная война между американскими учеными разгорелась в конце 1800-х годов. В очередной раз под перекрестный огонь попали животные. К счастью, в схватке между Эдвардом Дринкером Коупом и Отниелом Чарльзом Маршем участвовали животные, которые уже давным-давно отстрадали свое: оба были палеонтологами, война шла за окаменевшие останки динозавров. В отличие от разрушительной войны токов, война костей не только способствовала развитию отрасли, но и оказалась одним из самых восхитительно ехидных эпизодов в истории науки.

6. Вредительство: война костей

Эдвард Дринкер Коуп был в восторге. Он только что опередил своего заклятого врага, Отниела Чарльза Марша, причем сделал это самым унизительным образом.

Шел август 1872 года. Научные экспедиции под руководством Коупа и Марша занимались раскопками окаменелостей на юго-западе штата Вайоминг. Каждая группа имела тяжелое вооружение и старалась избегать контактов друг с другом. Но всегда на пути, как напоминание о противнике, попадались либо запыленный фургон, либо забытые инструменты. Однажды любопытство Коупа взяло верх, и он провел несколько часов, подглядывая из укрытия, как команда Марша кромсает камни.

Когда они собрали вещи и покинули место раскопок, Коуп отправился на разведку. К своему удовольствию, он обнаружил пропущенный фрагмент черепа; поблизости валялось несколько зубов. Необычное сочетание черепа и зубов предполагало открытие нового вида динозавров. То, что выскользнуло из рук Марша, наверняка прибавляло энергии походке Коупа, когда он, набив карманы, возвращался к своему лагерю.

Он представить не мог, как зло над ним подшутили. Рабочие Марша, заметив, что за ними шпионят, «посеяли» на месте раскопок зубы и обломки черепа, принадлежавшие разным видам. Они надеялись, что Коуп публично опозорится, и заманили его в ловушку. Вскоре после этого он опубликовал статью о своем «открытии», но потом от него пришлось отказаться.

Соперничество – интересная вещь. Оно поглощает время и силы. Оно разжигает дурные инстинкты и захватывает нас подлинными эмоциями. Но в этом процессе соперничество подвигает людей к величию. В яростном стремлении опередить друг друга Коуп и Марш нашли сотни новых неизвестных динозавров и других видов, заполонили экспонатами ряд музеев. Благодаря их деятельности динозавры превратились из не очень понятного таксона ящериц в наиболее знаменитых животных всех времен. Из пепла их взаимной ненависти родилось, как прекрасная птица Феникс, совершенно новое понимание истории нашей планеты и места человечества в ней.

Может показаться странным, но Коуп и Марш, несмотря на поразительную разность характеров, начинали друзьями.

Марш вкалывал. Юность его прошла на ферме к востоку от Ниагара-Фолс, он занимался охотой и рыбалкой и мог бы так провести всю жизнь, если бы не добрый дядюшка Джордж Пибоди. По непонятной причине этот богатый финансист почувствовал симпатию к молодому парню и заплатил за обучение в престижной частной школе – Академии Филлипса в Эксетере, штат Нью-Гемпшир (Марш поступил туда в двадцатилетнем возрасте, одноклассники звали его «папашей»). Школа пробудила в Марше неожиданную страсть к естественной истории, и дядюшка Джордж, исполненный сознания долга, после окончания отправил племянника в Йель. Там Марш собрал такую коллекцию камней и окаменелостей, что на удивление благосклонная хозяйка пансиона, в котором он жил, решила укрепить балки потолка, чтобы он не рухнул под тяжестью камней.

Марш, узколицый, с маленькими глазками, очень хотел обзавестись семьей, но сильно робел и был неловок в отношениях с женщинами (однажды он назвал свою потенциальную избранницу «милейшей из всех позвоночных», каких ему только доводилось видеть). Смирившись с жизнью холостяка, после окончания Йельского университета в 1860 году он отправился путешествовать по Европе и провел несколько лет, изучая различные музеи и университеты на деньги дядюшки Джорджа.

Коуп, напротив, мчался по жизни, как заяц, – по сравнению с черепахой-Маршем. Коуп вырос на окраине Филадельфии и считался вундеркиндом в области естественной истории. В тринадцать лет он однажды, работая на ферме, поймал за горло двухфутовую змею и весело потащил шипящее и извивающееся создание в дом, где его принимали. Взрослых охватила паника. Все кричали, что змея ядовитая. Коуп, не обращая внимания на попытки змеи укусить его, спокойно исследовал ее пасть и объяснил, что все ошибаются – у змеи не было соответствующих клыков, которые выпускают яд. Поэтому, сказал он, можно не волноваться.