Мое сердце замерло. Я старалась не забывать, что на каждое мое воспоминание об Энди, которое я пытаюсь подавить, у моей матери есть два.

– Я могу помогать тебе, мама. Или ты можешь просто надевать свои хиппи-платья. Мне все равно. Мне уже не шестнадцать.

– Я просто хотела бы, чтобы он был здесь. – Она произнесла это резко. Как будто она была не уверена, чувствую ли я то же самое.

– Я тоже скучаю по нему, – сказала я. – Боже, как бы я хотела, чтобы он был сейчас здесь. У него бы не было времени на Такера.

– Такер был бы здесь персоной нон грата, это точно.

– Ну, он ею и является, разве нет? – спросила я.

Мама задумалась.

– Если бы он пришел и постучал в дверь, я бы, конечно, впустила его. А ты бы не стала? – поинтересовалась она. – Я бы предложила ему выпить и стул. В конце концов, что такого плохого он сделал?

Я старалась реагировать не слишком остро. Это же моя мама. Она известна тем, что не смягчает свои слова и не терпит глупости, даже когда речь идет о ее дочери. Повзрослев, я захотела проявлять тактичность и пошла с этим к Энди.

– Такер вроде как задел мои чувства, – напомнила я маме. – И поставил меня в неловкое положение, бросив у алтаря.

– Ну, технически он так и не добрался до алтаря. Он предупредил тебя за два дня. И это была частная церемония.

– Да. Очень личная, – огрызнулась я. – Ты, священник и пятьсот тысяч наших ближайших друзей.

Она открыла рот, чтобы досадить мне еще больше, когда, слава небесам, раздался звонок в дверь.

Когда она направилась к двери, чтобы открыть ее, я прошептала:

– А ты ешь куриные ножки.

Она ответила чуть громче:

– Миллионы людей едят куриные ножки. Перестань быть такой невосприимчивой к культуре. – А затем, отчеканивая последнее слово, она распахнула дверь.

– Азалия!

Хотя это был и не очень приятный порыв, всякий раз, когда я видела Азалию, мне хотелось отвести ее в сторону и привести в порядок. Сегодняшний день ничем не отличался от других. Она вошла в дверь в леггинсах в полоску, которые были слишком ребяческие для ее возраста и не подчеркивали фигуру. Сверху на ней была одета слишком маленькая толстовка с капюшоном, накинутая поверх фирменной футболки детской театральной труппы, талисманом которой являлся початок кукурузы. Ей нужен был спортивный бра под ним, но вместо этого она носила что-то, что сглаживало ее и сжимало вокруг живота – что-то вроде слишком короткой майки. Она, вероятно, будет теребить ее весь день – она не может перестать возиться со своей одеждой. Наверное, потому, что ей неудобно. Как бы мне хотелось повести этого ребенка за покупками, но я знаю, почему не могу. Она понятия не имеет, что так сильно повзрослела. Она понятия не имеет, что выглядит странно. Не я должна был рассказать ей об этом.

Она вырвалась из неловко долгих объятий моей мамы, которая считает, что мы все должны обниматься не менее двадцати секунд, чтобы получить преимущества человеческого общения для снижения стресса, и улыбнулась мне.