Она вскочила с постели.

– Не знаю, из чего, по-твоему, состоит работа в этой сфере, но я не успела по управлению конфиденциальностью.

– А, – протянула я. – Это многое объясняет.

Она подняла забинтованные руки.

– Что это вообще значит?

– Это значит, что ты разместила свою предсмертную записку на платформе социальных сетей. Конфиденциальность – не твоя сильная сторона, – объяснила я.

Джессика, которая всю свою жизнь была жуткой хохотушкой, смеялась над детскими книжками, подростковыми слабостями и сценками в Saturday Night Life, многие из которых я не совсем понимала, начала плакать. Я сдулась и начала думать, куда деть руки.

– Это не так, – отрицала она сквозь слезы. – На самом деле, это не так. Мама должна была пойти на этот урок за меня. Моя подруга Джулс сказала мне, что мама сообщила ей, что я была в больнице из-за проблем с кишечником. Понимаешь, проблем с кишечником. Она, должно быть, совершенно унижена.

Должна признаться, вероятно, так оно и было. Две дочери, пытавшиеся покончить с собой, выглядели как следствие закономерных причин. Но Джессика не знала обо мне и моей «срочной поездке в Азию».

– Она не должна быть унижена, – заметила я. – Люди твоего поколения очень восприимчивы к депрессии. Твои шансы еще больше увеличиваются из-за семейной склонности к перфекционизму, необоснованным образцам для подражания и недолеченной депрессии. Вероятность подвергнуться сексуальному насилию – один к трем, твои шансы найти работу, которая будет покрывать расходы, составляют тридцать процентов, а средний долг за студенческие кредиты у вашего поколения колеблется от одной до трех сотен тысяч долларов, в зависимости от того, на кого учиться.

– Боже! – воскликнула Джессика и начала плакать сильнее.

– Я пытаюсь тебя немного утешить, – настаивала я.

– У тебя это ужасно получается!

Я вздохнула.

– Да. Я это вижу. У меня не очень высокий «коэффициент эмоционального интеллекта», – сказала я. – Вот почему твой уход со мной может быть не такой уж хорошей идеей. Я боюсь, что расстрою тебя, и ты снова причинишь себе боль.

– Все не так, – ответила она. – Можно сказать, что я не хочу умереть. Но я не знаю, как мне быть живой.

Я кивнула, села на ее кровать и попыталась придумать, что бы сделала Кэррин. Она бы подождала, пока Джессика продолжит, так что и я замолчала.

– Я была очень несчастна в течение очень долгого времени, и я справилась с этим, поговорила с семьей, увеличила физические нагрузки и приняла антидепрессант, но я все еще не знаю, как чувствовать себя счастливой оттого, что я жива. В основном, когда я ложусь спать ночью, я чувствую облегчение оттого, что день закончился, а когда я просыпаюсь, мне хочется, чтобы новый день не начинался. Так трудно вставать с постели! Так трудно что-нибудь делать! И тебе приходится весь день притворяться, будто ты этого не чувствуешь. – Мое сердце сжалось от узнавания. – Вот почему я слежу за такими людьми, как Миа Белл. Если посмотреть ее ленту, то увидишь, что она знает, как наслаждаться жизнью. Она всегда делает невероятные вещи и ест невероятные блюда, ходит по магазинам, посещает мероприятия, проводит семинары по йоге на Кайманах.

– Вполне возможно, что и ты могла бы сделать многое из этих вещей, – возразила я.

– Беда в том, что я этого не хочу, – сказала Джессика. – Все, чего я хочу, это спать весь день и плакать.