Я сказала ей, что все поняла. Она пожала плечами так, словно, быть может, я поняла, а может быть, и нет, но, по крайней мере, теперь я об этом знала. Затем снова вмешался баритон торговца, возвращавшегося вверх по улице. Нонна восприняла это как знак, что пора вернуться к глажке ночных рубашек Эмануэлы.
– Я делаю это, потому что ее невестка не любит гладить. Но к ней каждый день приходят повидаться люди. Это необходимо.
Она оставила меня стоять в одиночестве в своей спальне, а сама вернулась к работе. Я была застигнута врасплох, потрясенная тем, что только что произошло. Она показала мне свою самую уязвимую часть, пригласила увидеть и обдумать ее собственную смертность. Мне понадобилось присесть, словно я внутри стала мягкой. Между нами никогда прежде не возникало такой открытости. В один день она отвела нас к священнику и показала мне свою одежду для похорон. Я не была уверена в том, как именно нужно ответить на предложение о такой откровенности, о включении себя в прежде неизвестную часть ее жизни. За все наши годы вместе этот момент был, вероятно, самым интимным для нас. Она открыла свои спрятанные места в буквальном смысле, поделилась со мной своими желаниями относительно того, что должно было случиться, когда она утратит способность принимать решения. Это было планирование конца жизни в сицилийском стиле. Но я также чувствовала, что мне доверяют, словно она пригласила меня в новую камеру своего сердца и поощряла меня остаться там. Я чувствовала себя ее невесткой в новом смысле этого слова.
Покинув спальню и проходя мимо гладильной доски и мимо нее, разравнивающей складки на сорочках и лифчиках Эмануэлы, я была поражена кое-чем еще. Я осознала, что только что стала свидетелем еще одного примера того, как плотно взаимодействует здесь сообщество. К лучшему или к худшему. Любая из женщин на этой улице может быть призвана, и от нее будут ждать участия в болезни или смерти других. Они поддерживали друг друга. Это была традиция, такая же древняя и живая, как и руины сицилийского храма Геры – куда мы с Зоэлой собирались отправиться.
Гера и Сапфировое море
Поездка в Агридженто превратилась в почти четырехчасовое путешествие по дорогам без карты, полное тупиков и объездов. Косимо предложил отвезти нас, я думаю, потому, что часть моих родственников была дружно озабочена тем, что наше с Зоэлой самостоятельное пересечение внутренних территорий Сицилии без наличия кого-то из местных потенциально было обречено на провал. Франка тоже поехала с нами. По правде сказать, пережив множество инцидентов во время поездок по Сицилии и Италии, я почувствовала облегчение от того, что они со мной. Больше всего запомнилось, как пять лет назад мы были с Саро и заправщик на станции залил в бак машины с дизельным двигателем этилированный бензин. Спустя двадцать минут прямо на автостраде из строя вышла коробка передач. Была самая середина августовского дня. Не было даже ограниченной мобильной связи, машины пролетали мимо на скорости девяносто миль в час, мы не могли даже открыть окна, когда сломался двигатель. Не было техпомощи, которая могла бы нас забрать. Numero Verde, национальная итальянская служба спасения, была кошмаром из произведений Кафки – единственный голос в записи снова и снова на протяжении многих часов предлагал мне «нажать цифру один», чтобы соединиться с оператором. Саро проклинал всю нацию и заявил, что итальянская неэффективность – это бич всего человечества. Я молилась в ожидании чуда и чистила апельсины, которые мы купили для того, чтобы не допустить обезвоживания у Зоэлы. Нам пришлось прождать помощи несколько часов. Провести четыре часа, застряв на обочине кольцевой дороги возле Рима, летом – все равно что запустить двигатель в работу на холостом ходу в парилке. К концу путешествия я назвала Италию невыносимой и угрожала больше никогда сюда не вернуться.
Это воспоминание было свежо в моей памяти, когда я планировала нашу поездку в Агридженто, учитывая два важных обстоятельства, которые произошли в то лето на Сицилии: бушующие лесные пожары (вероятнее всего, из-за поджогов) и частично перекрытую трассу А19, ведущую от северного побережья к югу Катании. Тем не менее Косимо хотел начать наше путешествие с А19, поскольку он был знаком с ней и хотел избежать загруженного трафика Палермо, прежде чем выехать на основную трассу, ведущую к Агридженто. Это значило, что для того, чтобы добраться из Алиминусы до конечного пункта назначения, нам надо было пересечь остров, воспользовавшись второстепенными дорогами. Это путешествие заняло бы час-полтора по хайвеям Калифорнии, но на Сицилии на то, чтобы проехать то же самое расстояние, нужно часа четыре. Но я все равно оставалась непоколебима.
Я выбрала Агридженто, потому что Зоэла обожала сказки о богах и богинях, их достоинствах, борьбе, сожалениях, юморе. Саро рассказал ей о них всех, и она с готовностью погрузилась в его глубокие размышления о больших противоречиях в человеческом поведении. Мне хотелось поехать с ней туда, в Долину Храмов, самую большую археологическую площадку на Сицилии. Саро возил меня туда много лет назад. Мы целовались, стоя среди колонн храма Геры, богини бракосочетания. Это было место, где мое прошлое и мое настоящее могли бы, наверное, встретиться. Находясь ближе всего к Северной Африке, Долина Храмов была древним, священным, запоминающимся местом, где посетителям приходилось бороться с концепцией времени. Находясь в окружении храмов, нельзя не задуматься о том, что безвозвратно утеряно, в то же время замечая непрерывность жизни. Это было как раз то место, в котором я нуждалась.
Когда наша забитая битком машина наконец приехала в Агридженто, меня слегка укачало, но тем не менее я оставалась оптимистичной. Было жарче, чем я могла себе представить. Когда мы высыпали из машины в самый полдень, воздух казался раскаленным, как в духовке. Все усложняло еще и наше с Зоэлой сокрушительное чувство голода. Я не стала терять время и вытащила из своей сумочки крекеры и персик, который взяла из дома Нонны как раз для такого случая.
Между мной и моими родственниками много различий, но самое большое заключается в том, что я более чем готова остановиться в траттории ради хорошего ланча или перекуса. Я бы даже остановилась ненадолго ради передышки перед тем, как нырнуть в душный полдень, полный памятников и туристических достопримечательностей. Я принадлежу к школе легких на подъем туристов. Они же, в свою очередь, предпочитали добраться до конечного пункта, съесть приготовленный дома сэндвич, осмотреть достопримечательности и поспешно отправиться в обратный путь в надежде оказаться дома засветло. Они всегда выбирали ужин в стенах своего дома. Они крайне редко ужинали в незнакомых местах. Практически никогда. И в этот день я подчинялась их расписанию.
Пока они осматривали парковку возле археологических руин Агридженто, однозначно голодные и измученные жаждой и жарой, я внезапно почувствовала угрызения совести. По их общему отсутствию интереса мне было понятно, что я забрала их, оторвала от привычной рутины, пусть они и приехали со мной в одно из самых прекрасных исторических мест на Сицилии, осмотр которых, я думаю, никого из них не волновал. Мы только что провели почти четыре часа в тесной машине. У меня было чувство, что они не могут дождаться, когда наконец я покончу со своей требовательной американской предрасположенностью к путешествиям с места на место. Их жизнь могла совершенно спокойно пройти, как у Нонны, без посещения Агридженто. Я же, со своей стороны, была влекома стремлением, утратой, надеждой, таинственностью. Мне хотелось знать все больше и больше об острове, который я сейчас считала частью себя, своего прошлого, настоящего, быть может, даже моего будущего.
– Зоэла, идем со мной. – Я притянула ее к себе, пока она грызла персик. Я чувствовала, что все находятся на грани взрыва и, за исключением меня, не имеют ни малейшего желания осматривать руины. Жара была врагом. Я же была единственной, кто хотел бросить ей вызов. Поэтому мы с Зоэлой пошли. Я быстренько решила, что начну с самого большого и величественного храма, храма Геры. Все остальное, если я успею это увидеть, будет моим бонусом. Мы оставили наших родственников следовать их собственному темпу.
– Мамочка, жарко. – Зоэла ненавидела жару, всегда ненавидела.
– Я знаю, моя хорошая. – Мне был известен тот факт, что она способна какое-то время выдерживать и жару, и осмотр. Мне нужно было запустить этот процесс. – Здесь так жарко, потому что на этом самом месте Икар упал после того, как подлетел слишком близко к солнцу. – Она обожала легенду об Икаре. Саро читал ей эту историю бесчисленное количество раз. Ей нравилось перелистывать по очереди страницы своей книги с греческими мифами, где был этот рассказ.
Я изложила свою версию этой истории с таким же энтузиазмом, какой я привыкла использовать, чтобы убедить ее в фантазиях о зубной фее и Санта-Клаусе.
– Я думаю, мы можем даже увидеть то место, куда на самом деле упало тело Икара.
Если я не могу обмануть восьмилетку, тогда кто-нибудь должен отменить действие моей карты Гильдии киноактеров. Я бы даже нашла яму в земле и указала на нее, если бы это потребовалось. Мне лишь нужно было удерживать ее внимание достаточно долго, чтобы мы добрались до храма Геры и прикоснулись к колоннам. Это все, чего я хотела. Ну еще, может быть, сделать несколько фотографий. И если мне повезет, я бы про себя произнесла молитву, адресованную водам, которые видят земли Северной Африки.
Молитва на побережье была одной из тех вещей, которые я переняла за двадцать лет супружества моей матери и ее третьего мужа, Абе, старшего сына в мусульманской семье из Сенегала, который вырос в Дакаре и учился в Сорбонне. Он познакомил меня с традицией произнесения молитвы на любом берегу, который посещал. Он непреложно соблюдал эту традицию. Приезжая в Лос-Анджелес, он отправлялся в Санта-Монику, чтобы почтить своих предков и умерших, предлагая водам молитву. Даже если эта традиция являлась побочным эффектом его веры, культуры или личных стремлений, я бы не стала над ней шутить. На самом деле это не имело значения. Мне нравились сама идея и дух этой традиции. Во время болезни Саро она успокаивала меня, когда я покидала кабинет онколога в Санта-Монике на время его курсов химиотерапии и ехала две мили на запад, чтобы излить свои тревожные молитвы в океан. За два года после его смерти молитвы на морском побережье стали одним из моих ритуалов. И в этот день в Агридженто я надеялась прочесть молитву, которая сможет достичь берегов Северной Африки, которые мы с Саро однажды посетили. Это была нелогичная, но идущая от сердца идея, что если мое горе коснется всех мест, где побывала моя любовь, каким-то образом это поможет мне исцелиться.
– Франка, Косимо, – обратилась я назад к ним, когда мы с Зоэлой начали взбираться наверх к руинам. – Не спешите. Мы с Зоэлой пойдем вперед. Можем встретиться с вами через час на этом месте.
Они пытались понять, нужен ли на пыльной гравийной парковке возле археологических раскопок, на которой не было служащих, парковочный талон на автомобиль.