– Милая, это важнейшие вопросы, которые подталкивали человечество к исследованиям мира природы, – сказала я ей. Она посмотрела снова на меня так, словно поняла только семьдесят процентов того, что я ей сказала. – Ты сначала должна захотеть узнать, прежде чем сможешь отправиться в путешествие.

– Ладно, я хочу знать! – заявила она. Сицилия умела оказывать дополнительное влияние, помимо простых семейных связей.

Когда она это сказала, я пересмотрела свое собственное путешествие. Какая-то часть меня желала знать, что из меня получится. Это помогало мне двигаться дальше. Горе меня изматывало, но также благодаря ему я хотела жить. Благодаря ему научилась ценить кратковременность жизни. Мне хотелось быть рядом. Я хотела знать, чем обернется жизнь для Зоэлы – экстраординарного человеческого существа, которое называло меня своей mammina – маленькой мамочкой. Я хотела услышать голос женщины, которой она станет, когда она начнет вспоминать службу в крошечной сицилийской церкви с африканским священником и как она за него волновалась, потому что «тяжело быть священником, когда ты все еще учишь итальянский». Мне хотелось знать, вспомнит ли она, как пропела слово «аллилуйя», стоя прямо рядом с Нонной, когда священник произнес имя ее отца во время службы. Я хотела быть рядом, чтобы напомнить ей в один из дней – возможно, какой-нибудь ранней весной или, возможно, мрачным днем, когда осень переходит в зиму, – в тот день, когда она будет нуждаться в напоминании о том, кто она есть. Я хотела быть там, чтобы увидеть в ее глазах узнавание, если я буду пересказывать эту историю. Я хотела быть там, чтобы поделиться подробностями ее жизни, потому что я храню ее историю. Я хотела съесть ужин на кухне у своей дочери, слизнуть соус с ложки и почувствовать влияние руки ее отца. Я хотела прочитать письмо, которое она напишет мне из какого-то места в мире, которое я никогда не видела. Я хотела провести пальцем по почтовой марке и мысленно представить себе ее там. Я хотела знать, кого она выберет, чтобы полюбить. Я хотела встретить ее на перроне вокзала и чтобы она радостно спросила меня: «Почему ты так долго?» Она бы взяла меня за руку, рассмешила меня, выходя со мной вместе на оживленную улицу оживленного города, и она бы поймала такси, а я слушала бы ее голос, отмечающий время, пока мы едем. Я хотела знать, как выглядят мои руки в восемьдесят пять, какие туфли мне нравилось бы носить, по-прежнему ли я предпочитаю ремни вместо кружева, останется ли оранжевый моим любимым цветом. Я продолжала жить, потому что хотела знать, как кто-то собирает заново чью-то жизнь, превращая ее куски и осколки в новое целое. Я хотела потерять себя много раз и много раз заново найти свой путь. Я хотела знать еще больше способов, как нести любовь дальше, храня ее в самых незначительных жестах, как разглядеть ее в самых маленьких мелочах. Я хотела однажды подняться на сцену и поблагодарить Саро, моего любимого, самого лучшего, без которого жизнь была бы меньшей, более пресной. Я хотела бы увидеть пески в Берберских горах еще раз. Я хотела собирать шелковицу, есть ее до тех пор, пока не опьянею от радости, что природа дает все с такой свободой и такой полнотой. Я хотела держать кого-то за руку, когда он или она умирает, потому что это такая великая честь. Я хотела знать, что станет с людьми, местами, вещами, которые что-то значили для меня. Я хотела узнать что-нибудь новое от того, кого я пока еще не встретила. И я хотела знать, что я могу увидеть невыразимую боль, и знать, что она тоже меня изменит, но не уничтожит. Я хотела путешествовать дальше, чем видят мои глаза, и поприветствовать того, кто поможет мне туда добраться.

На следующее утро Нонна зажгла огонь и приготовила arancini – рисовые шарики с моцареллой внутри. Пока она их делала, она рассказывала мне историю рождения Саро. Я не была уверена в том, что именно вызвало такой порыв. Но у меня было достаточно опыта для того, чтобы уважать воспоминание, которое приходит без приглашения и должно пройти свой круг, чтобы стать законченным.

– У него была отметина в виде клубники в том месте, где на лбу заканчивается линия роста волос. Com’era bello. L’ho baciato ogni giorno. – Какая она была красивая. Я целовала это место каждый день.

Она была непривычно откровенной и приветливой. Я сидела, замерев. Все, что следовало далее, должно было быть высказано.

– У него было родимое пятно, капля кофе, на ягодице, справа, – продолжала она, вытирая глаза тыльной стороной ладони, прежде чем вернуться к приготовлению рисовых шариков.

Внезапно я вспомнила часть мужчины, которого я любила, деталь, о которой я забыла. Его родимое пятно. Я любила это родимое пятно на его попе. Как я уже успела об этом забыть?

Она рассказала мне о том, как она была беременна, уже на поздних сроках, и в городе был день выборов. Она отправилась вместе с Джузеппе голосовать, и кто-то предложил ей кофе, пока они ждали в очереди.

– Мне было слишком стыдно принять от кого-то кофе у всех на виду. Тогда достойные женщины так не делали. Только мужчины пили кофе у всех на глазах. Я хотела его, но отказалась и присела. Я оперлась на свою правую сторону, чтобы мне было удобнее. – Она указала на свое правое бедро. – Так он и получил свое родимое пятно.

Саро оказался помечен ее неудовлетворенным желанием выпить кофе.

Она рассказала мне все это, пока добавляла мяту к гороху, который выглядел свежим, только собранным с поля. Затем она перестала говорить и вернулась к повторению своих маленьких домашних вещей, которые каким-то образом делали большой мир снаружи незначительным из-за своих нескончаемых амбиций. Мир, который мало ее интересовал, за исключением моментов, когда он оказывал влияние на ее семью, цену на хлеб, рост оплаты за телевизионные каналы.

Она резко переключилась на другую тему:

– Завтра утром ты должна встретиться с юристом.

Я решила, что неправильно ее поняла.

– С юристом? С каким юристом?

– Я отдаю этот дом тебе и Зоэле. Франка отвезет тебя, чтобы ты подписала бумаги.

Я стояла у подножия лестницы, несчастные влюбленные в телевизоре рядом со мной напыщенно и по-сериальному делали заявления о своей любви друг к другу. Я повернулась к Нонне, которая все еще находилась на кухне, пытаясь осмыслить то, что я услышала.

– Что вы сказали?

– Этот дом. Он твой. Я хочу, чтобы он принадлежал тебе. Он должен был принадлежать Саро, но теперь он твой.