— Нет, не похожи вы, — тихо сказала Марина. — Море её забрало; я тогда до берега доплыла, побежала на помощь звать — пока лодка нашлась, она и захлебнулась… Лекарь потом сказал: мол, судороги у ней от холодной воды сделались, а я знаю: море её взять решило! И забрало. Только меня одну не берёт.
Пелагея слушала, не шевелясь; глаза её странно блеснули.
— Море, говоришь? — она ласково сжала руку Марины. — Ты расскажи, милая, легче на сердце будет.
— Море, да… И мамку с батькой моих тоже море себе оставило. Мы из Кронштадта в Петербург сколько раз переправлялись — и ничего! А я не поехала с ними раз — лодка на подводный камень и натолкнулась, сейчас и течь… Все потонули. Вот говорят, судьба такая, Бог так распорядился, — а я знаю, что нет! — горячо сказала Марина. — И Алексея, мужа моего, так потеряла; я ему говорила, предостерегала — не надо морем!.. Нет, не уберегла, не верил он мне… — её голос задрожал.
— А и не думай об этом, не нужно, — мягко сказала Пелагея.
— Нет, я скажу… Буря-то какая была, помнишь? Бриг наш уцелел; я уж знала, что ничего ему не будет… Сама топиться пыталась, так волны вынесли. Алексей в воде застудился и помер — а мне ничего! Встала, как новенькая!
Пелагея молчала, раздумывая о чём-то. Затем блестящими глазами поглядела на Марину.
— Не бойся ничего, милая, теперь всё хорошо с тобой будет.
— А ты сама как здесь очутилась? Почему одна? — осведомилась Марина.
Но Пелагея, словно не слыша вопроса, достала из сундука чистую сухую рубаху, на которой были вышиты волны синей нитью, теплую накидку на меху.
— Перемени платье, Маринушка. А я пойду воды принесу.
Марина медленно расстегнула застёжки платья: здесь, у Пелагеи, было тепло, воздух был так мягок, словно ласкал её тело… Она расправила рубаху, собираясь надеть её, когда дверь легонько стукнула. Марина улыбнулась, думая, что вернулась Пелагея, но услышала за спиной тяжёлое дыхание и застыла. Перед ней с вязанкой дров стоял гардемарин Волков; он уставился на неё безумным лихорадочным взором, рот его был полуоткрыт, к щекам прихлынула кровь…
— Уйдите! — вскрикнула Марина, прижимая к груди рубаху Пелагеи. — Как не совестно!
Руки его дрогнули, дрова с грохотом раскатились по полу. Мелкими шагами, точно боясь быть услышанным, он подбежал к её ложу, схватил за обнажённые плечи, опрокинул на постель; Марина сопротивлялась что было мочи, но Волков оказался сильнее. Она слышала прерывистое дыхание, видела над собой искажённое животной похотью лицо, мутные глаза… Влажные губы приникли к её рту, грубо, жадно; горячая рука уже шарила по нагой груди… Марина застыла от ужаса: вот оно, то, чего она непрестанно страшилась после гибели Алексея. Она с усилием отвернула голову и отчаянно закричала, ни на что не надеясь… И вдруг тиски, что сжимали её, ослабли — кто-то помог ей выпростаться из-под тяжёлого тела… Марина прежде всего схватила рубаху, накрылась. Волков лежал на спине, глаза его были закрыты, из рассеченной головы текла кровь, а рядом стояла Пелагея с увесистым поленом в руках.
* * *
Вечером капитан Василевский приказал Волкову отправляться на берег и не сметь переступать порог дома Пелагеи. Прочим же он коротко и внушительно высказал, что тот, кто ещё осмелится позорить звание выпускника Морского корпуса, — будет иметь дело с ним. Марина же боялась даже глаз поднять, несмотря на уверения Василевского; единственное существо, рядом с которым ей делалось тепло и спокойно, была Пелагея.
Ремонт «Жар-птицы» растянулся на несколько дней; ещё надо было пополнить запасы воды и провизии, пострадавшие во время бури. Несколько матросов промышляли охотой и рыбной ловлей, остальные занимались бригом. Таким образом, Марина почти не видала команды; она оставалась в доме Пелагеи, помогала ей по хозяйству, вместе они чинили одежду, сети, топили печь… Марина уже не сдерживалась более и рассказала новой подруге всё: как после смерти молочной сестры Пелагеи барыня умолила мать Марины отдать дочь ей — заместо утонувшей. Как мать мучилась сомнениями, плакала, молила Бога, а затем всё-таки решилась: барыня клялась, что будет Марина жить в довольстве и холе, ни в чём отказу не услышит. А за Марину барыня родителям отступного выплатила: на хозяйство, на лодку новую с парусом…
И как после этого вскоре утонули родители Марины, и была она барыне отрадой, покуда не приехал из полка на побывку старший сын барыни, Алексей.
— Барыня-матушка ни за что не благословили бы нас, — рассказывала Марина. Она только с Пелагеей была готова говорить о своём горе почти спокойно, без слёз. — Барыня меня при себе оставить хотела, говорила, что я им за Пелагеюшку покойную небесами послана, — так она меня и замуж не отпустила бы. А ещё не позволила бы, чтоб её первенец на рыбацкой дочке женился, хоть и воспитаннице. Барыня ему соседки нашей, княгини дочь, прочила. Вот и бежали мы; глупы были, ой, глупы!
Пелагея слушала молча, кивала, не перебивала не единым словом, только светлые глаза её удивительно поблёскивали.