Матвей ужасно замёрз, но каким-то чудом оставался в сознании. Его отнесли в каюту, чтобы поскорей переодеть в сухое платье и согреть; лекарь остался с ним. Василевский с Новосильцевым были в капитанской каюте, когда лекарь вдруг появился на пороге. На его физиономии было написано величайшее смущение; он нерешительно откашлялся, приблизился к капитану и что-то зашептал ему на ухо. Василевский выпрямился, поражённый, и схватился за голову.
— Да так ли? — воскликнул он.
— Точно так-с, — развёл руками лекарь.
Капитан в смятении взглянул на Новосильцева и приказал ему воротиться на палубу. Затем прошёлся по каюте, плеснул себе вина.
— Ещё кто знает? — обратился он к лекарю.
— Никак нет-с, я прямо к вам. Вот-с… надобно решить, как быть теперь. Со мною они и говорить не желают.
— Вот ведь история, Господи помилуй, — пробормотал Василевский и потёр лицо. В эту минуту он дорого бы дал, если бы кто-нибудь вместо него разрешил всю эту передрягу.
Когда он, осторожно постучавшись, приоткрыл дверь — то на него сразу в упор уставился сверкающий горячечный взгляд чёрных глаз. Капитан неслышно притворил дверь, покашлял, неловко поклонился.
— Итак… Я, собственно… Я, с-сударыня, как изволите видеть, мой долг требует выяснить… Вернее, обсудить… Как нам с вами дальше-то быть, уж не обессудьте… — Василевский залился румянцем, окончательно запутался в словах и тут же прибавил: — Да ведь вам, верно, отдохнуть требуется, так я, пожалуй…
Он уже повернулся к двери, но она прервала его, резко и нервно:
— Нет, подождите. Завтра ничего не изменит. Я знаю, вы вправе думать обо мне плохо — но скажу только одно: если кто-нибудь из вас попытается…
— Помилуйте, что вы! — испугался капитан. — О таком и не думайте даже… Вот обсудим, куда вас доставить… — он снова сбился, глядя, как потемнело её лицо при этих словах. Она отвернулась.
— Вы, сударыня, раз уж так вышло, соблаговолите сказать, как вас называть теперь? — чуть помедлив, спросил Василевский.
— Мариною, — ответила она, не оборачиваясь. — Мариной Тимофеевной.
— Так-с… Я, однако, выражаю вам, Марина Тимофеевна, искреннее соболезнование, и, так сказать, гибель братца вашего поставила вас и нас в ситуацию весьма щекотливую… Однако, верно, не стоит сейчас продолжать.
Марина пошевелилась, и Василевский заметил, что она так и не переменила мокрую одежду, её руки посинели от холода, она дрожала, но, казалось, не замечала этого. Капитан решительно поднялся и велел ей обтереться насухо и переодеться — а он велит лекарю принести согревающей настойки. Марина резко повернулась и снова в упор уставилась на него сверкающими чёрными глазами, точно ожидала от него грубости или непочтительности к себе. Василевскому вновь стало не по себе.
— Да, и вот что, сударыня, — произнёс он как можно более невозмутимо. — Ежели вы меня боитесь, я могу к вам вовсе не входить и никому даже к вашей двери приблизиться не дозволю. Однако соблаговолите тогда сказать, где изволите на берег сойти.
Марина долго молчала, затем жестом, полным отчаяния, запустила пальцы в короткие тёмные волосы.
— Я не знаю… Мне теперь некуда идти, — она склонила голову и, уже не скрываясь, разрыдалась.
* * *