— Вот и дожил, капитан, — вслух проворчал он. — Уж вражий корабль по-своему распоряжается, как мне быть…
Его неотступно терзала мысль о том, что они сбились с пути. Вечеслов, полуодетый, снова и снова принимался мерить шагами каюту, садился за узкий стол, доставал карту, бумагу и перо, мысля: далеко ли их могло занести во время блуждания в тумане? Выходило, что не совсем уж много они прошли; но что значили обычные расчёты против этакой дьявольщины? Куда теперь влечёт их враждебный корабль? «Не удивлюсь, если завтра в гостях его шведского величества очнёмся», — мрачно предположил про себя Вечеслов; никогда прежде не чувствовал он себя столь растерянным. Но вместе с бессилием и гневом он испытывал некое болезненное восхищение гордым пленённым фрегатом, что до последнего сопротивляется его рукам…
* * *
…Он проснулся от резкого стука в дверь и тревожного голоса Захара Натальина. Вечеслов торопливо натянул брошенные рядом с койкой кафтан и кюлоты, кое-как нахлобучил треуголку и распахнул дверь.
Захар, похоже, оставался на палубе всю ночь: его плотный бострог(1) из серого сукна был влажен от ночной сырости.
— Что скажешь? — коротко спросил капитан.
— Никак швед на траверзе у нас показался, ваша милость!
— Точно ли швед? — капитан принял у Захара подзорную трубу.
— Невдалеке от берега мы, ваша милость! Туман к утру расходиться начал, ветер посвежел. А берег-то вражеский… я чаю, к Волчьим шхерам нас загнало.
Они стремительно поднялись на палубу, и капитан потребовал к себе Еремеева. Велев тому держать пушки приготовленными, Вечеслов снова навёл подзорную трубу на неизвестные суда — впрочем, он уже не сомневался, что это неприятель — откуда же российским кораблям взяться так близко к вражьей земле!
Кораблей было трое, и ветер им благоприятствовал: приближались они довольно быстро.
— Скорость у них, ваше высокородие, изрядная… — заметил Захар, он собирался прибавить что-то, но умолк, вглядываясь в чужой берег.
С квартердека донёсся вопль рулевого:
— Не слушается! Не слушается руля, проклятый! Я на курсе удержать пытаюсь, а он…
Вечелов кинулся на квартердек, оттолкнул рулевого и сам стал на его место. Тщетно! «Принц Карл» уверенно и плавно развернулся и понёсся вперёд, всё более сближаясь со шведскими фрегатами, — словно и не было пробоин, испорченных помп, воды в трюме… Вечеслов выругался и, рискуя поставить судно бортом к волне, еще раз завертел штурвал. Паруса яростно захлопали, корабль повело из стороны в сторону, однако курса он не изменил.
— Вот так, ребятушки. Не пожелал «Принц Карл» нам покориться. Порешил он погибнуть смертью храбрых, как герой! — спокойно промолвил Вечеслов. — Ну что, Еремеев, ступай ты, друг, на пушечную палубу. Разжечь запальники! Станем сражаться, а коли на абордаж возьмут — так врукопашную пойдём. Будем стоять супротив врага, сколько сможем, чести нашей не посрамим!
— Господин капитан! — лейтенант Загорский, о котором они все успели позабыть, пробирался к Вечеслову с заискивающей улыбкой и сжимал дрожащие руки. — Позвольте слово молвить… Имею план действий на суд вашей милости.
— Какие ж тут могут быть планы, однако? — усмехнулся Вечеслов. — Сами видите — встречи с врагом не избежать. Значит, будем драться, и аминь!
— Нет, нет… Позвольте, я объясню. Капитаны сих фрегатов, верно, сразу и не поймут, что мы — подданные ее императорского величества, а не их соотечественники… Нам стоит лишь поднять шведские флаги! А поравняемся с ними — дадим приветственный залп холостыми, просигналим — спешим, мол! Даст Бог и посчастливится… Проскочим мимо без единого выстрела!
Матросы выслушали Загорского, ехидно усмехаясь — они слишком хорошо знали Стального Симеона, а боцман Аким, не скрываясь, махнул рукой и сплюнул. Вечеслов бешено сверкнул глазами, но голос его прозвучал сдержанно: