* * *

Фрегат шел вперед уже несколько часов; Вечеслов отчего-то все более ощущал растерянность, хотя усердно старался глядеть бодро. Для него всегда было важно не просто отдавать команды, а — нутром чувствовать ведомый им корабль, стать с ним единым целым. Капитан любил стоять за штурвалом — и в бурю, и в морях со сложным фарватером, даже промеж финских шхер самолично вести корабль было для него радостью. Еще утром ему доложили: с рулем-де как будто неладное происходит, вроде все было исправно, а теперь… Вечеслов отправил штурмана передохнуть и, несмотря на усталость, сам стал на его место. Не было еще судна, которое бы не покорилось ему… А тут — чужой фрегат прямо-таки сопротивлялся его уверенным рукам. Капитан чувствовал, как «Принц Карл», петляя, точно пьяный, норовит сойти с курса, как будто рулевой привод был не в порядке или вовсе разбит; Вечеслову стоило больших усилий удерживать верное направление. И он точно знал: когда они стояли на якоре в Ревеле, руль был исправен.

Их преследовал какой-то злой рок: полосу дождя они прошли, проглянуло было солнце, море радостно заискрилось… Вдруг Вечеслову доложили, что, непонятно отчего, полученная в сражении течь снова открылась. То ли выскочил один из деревянных клиньев, что удерживал заплату, то ли она изначально была прибита неплотно — так или иначе, в трюм начала просачиваться вода. Заработали помпы, но это было очень ненадежным подспорьем: стоило только подняться свежему ветру, вода в трюме поднялась бы до опасной отметки… Фрегат покуда двигался, но из-за течи он начал зарываться носом в воду. Вечеслов ровным голосом отдавал команды; он не в силах был отойти от штурвала, убежденный, что нельзя доверять управление «Принцем Карлом» простому штурману.

Очень скоро боцман Аким дал знать о новой беде, что взялась неизвестно откуда: оказалось, помпы могут работать только вполсилы из-за того, что очень изношены… Тем временем их шаткое положение превращалось в угрожающее: ветер крепчал, и, слушая, как поскрипывает палуба под ногами, Вечеслов все более убеждался, что прав он был, когда не желал «Карла» в русские доки вести!

— Да что же, мастеровые-то в Ревеле али слепые? — возмущался Аким. — Да и мы, ваша милость, корабль оглядывали сверху и донизу, а тут такое…

— Парус, парус! — вдруг громко закричал кто-то. Фрегат тяжело разворачивался, норовя повернуться бортом к волне, а впереди на грот-мачте беспомощной тряпкой заколыхался один из парусов. Как это могло случиться, ветер не настолько силен, чтобы срывать паруса?

— Убрать брамселя! — перекрывая шум, зычно приказал Вечеслов. Матросы, руководимые Захаром Натальиным, споро принялись за работу; всех, кто был не нужен на палубе, отправили к помпам под начало боцмана Акима.

— Симеон Иванович, Аким говорит, еще одна пробоина! — доложил внезапно появившийся снизу запыхавшийся Захар Натальин. — Небольшая. Прикажете попытаться заколотить?

Вечеслов не успел ответить.

— Откуда ж взялась еще одна? — удивлённо заговорил стоявший рядом с капитаном лейтенант Загорский и подозрительно уставился на Натальина. — Не путаешь ли чего? А то, может быть, корабль на якорь нанесло во время стоянки… — высказал предположение Загорский, наткнулся на взгляд командира, пожал плечами и умолк.

Вечеслов безнадёжно махнул рукой. Загорский был вполне заурядным, ленивым и недоученным младшим сынком из старинного дворянского рода — но он состоял в родстве с самим адмиралом Чичаговым. Чичагов и навязал капитану Вечеслову своего родича, дабы тот у Стального Симеона уму-разуму да воинской доблести поучился. Увы, на судне Загорский оказался до крайности бесполезен; был он туповат, трусоват, и — хуже того — ничему учиться вовсе не желал. По уму, самое большое, на что он был бы способен — выполнять обязанности денщика. В команде на Загорского смотрели, как на порожнее место, а и бывало, что обидно над ним глумились. Вечеслов по обязанности пресекал подобное безобразие, однако с грустью думал, насколько унтер-офицер Захар Натальин был бы уместнее помощником капитана, чем знатный адмиральский кузен.

— Это, разумеется, бывает — когда корабль на якорь наносит, — сухо промолвил Вечеслов. — Однако невозможным видится, что никто из команды того не приметил.

— Да-да, конечно же, — ничуть не смутился Загорский. — Но тогда… Каким же образом? Пробоины одна за другой, корабль руля не слушается, парус неведомо как сорвало, теперь вот еще помпы работать отказываются… Как мы из Ревеля выходили, всё, однако ж, в исправности было, — на его пухлощеком румяном лице было написано вежливое недоумение.

Натальин внимательно вглядывался в лица капитана и лейтенанта; Вечеслов подумал, что смышленый унтер, похоже, о чём-то начал догадываться. Стоит ли сказать вслух о своих подозрениях? Лейтенант Загорский труслив и глуп, может натворить чёрт-те чего по незнанию…

— Впереди, никак, полоса тумана, ваше высокородие, — произнес Натальин.

Вечеслов передал ему штурвал и прошел на бак. Ветер вдруг резко стих, стоило им войти в молочно-туманную дымку… Капитан стал прислушиваться: вместе с туманом наползла мертвая тишина, не слышно стало посвистывания ветра, плачущих чаячьих голосов — лишь равнодушно плескала волна о борт. Проходя мимо нактоуза, Вечеслов машинально бросил на него взгляд и остолбенел: стрелка компаса медленно и беспорядочно вращалась вокруг своей оси! Нактоуз был цел и невредим, непохоже, чтобы кто-то прикасался к нему; капитан еще раз внимательно осмотрел компас и безнадёжно огляделся кругом.