— Иди… Скажи Новосильцеву… — более он ничего не смог произнести, перед глазами всё заволокло пеленой от слабости, от тёплого воздуха, печного жара и запаха съестного.
— Ступай. Приведи всех, — хозяйка сунула Волкову в руки связку лучины.
* * *
Марина смутно помнила путь через лес, её поддерживал еле бредущий лейтенант Новосильцев, потом гардемарин подвёл их к какому-то домику на опушке леса… Её уложили, накрыли тёплым одеялом, и чьи-то заботливые руки подоткнули его со всех сторон; от чужого прикосновения Марина инстинктивно вздрогнула и отодвинулась, однако та же мягкая рука ласково и уверено погладила её по голове.
— Спи, милая, забудь все печали!
— К-кто ты? — еле выговорила Марина сквозь дрёму.
— Пелагея я, — был ответ. Затем тихий, шелестящий голос начал напевать что-то… И под зыбко сочившееся звуки песни на незнакомом языке Марина уснула.
* * *
Она снова была там, недалеко от родного дома, вместе со своею молочною сестрой Пелагеей. Девочки почти с рождения были вместе: барыня, маменька Пелагеи, взяла мать Марины в кормилицы и няньки и, будучи женщиной доброй и отзывчивой, велела кормилице забрать маленькую дочку в барские покои, чтобы не разлучать их, — а потом уж Марина и Пелагея сроднились между собой так, что не разлей вода… Вместе они играли, шалили, бегали по саду, укачивали кукол, а когда немного подросли — старший брат Пелагеи брал их с собой на берег Кронштадского залива и учил плавать. Они недурно плавали и ничуть не боялись моря — до одного страшного дня.
* * *
— Тут я, милая. Сон дурной приснился?
Марина открыла глаза и села. Просторная комната, печка, грубо сколоченный деревянный стол, лавки, полати… К ней приблизилась молодая женщина с кувшином в руках: высокая, красивая, светлые волосы ковром покрывали плечи и спину, а глаза у неё были прозрачно-голубые, точно вода в солнечный день.
— Проснулась, милая? Выпей-ка, — Пелагея поднесла к губам Марины кувшин.
— Где… Где они все? — проговорила Марина.
— А на берег пошли, капитан о корабле беспокоится, исправить его надобно… Здесь один из ваших остался, мол, помогать мне хочет. Пошёл вот дров нарубить.
Марина выпила козьего молока; вдруг ей сделалось покойно и легко; первый раз после смерти Алексея перестало теснить грудь тоской и страхом перед будущим.
— Тебя Пелагеей зовут — как сестрицу мою покойную, — зачем-то сказала она.
— Так, милая, Пелагеей. А похожа я на сестрицу-то твою?