Разыскал Бугаева.
— Это же не документы, — сказал он, — это макулатура.
— То есть?
— Они оправдывали Нефедова…
— И много их было?
— Да томов четыреста…
Нефедова полностью реабилитировали. Он вернулся в «Приморсклес», живет в Уссурийске и работает главным технологом. Ивану Ивановичу Слизкову сказали недавно о его воспитаннике:
— Не тот стал Паша-то, совсем не тот: где бы инициативу проявить, настойчивость, хозяйственников замшелых расшевелить, а он — сидит, молчит. С каждой бумажонки копию снимает, все — под копирку.
Квартиру Нефедову дали в хорошем новом доме. Он живет теперь в одном доме с городским прокурором, другими уважаемыми людьми. Странный жилец. Нелюдимый. Лежит на диване часами, молчит, думает о чем-то. Развеселится с детьми, опять думает. Иногда всплакнет.
Долги — 4200 рублей за адвоката — вернул, и сестрам, и знакомым. Только мать свои 250 рублей не взяла.
— Не надо, теперь ты сам меня похоронишь.
Дело Нефедова прекращено. Но прошлое, увы, не отпускает его, оно связано с его настоящим и будущим.
Во-первых. Возбуждали против Нефедова уголовное дело шумно, склоняли его имя на всевозможных собраниях и совещаниях (до суда, не имея на то ни юридического, ни морального права) — тоже громко, и под конвоем возили прилюдно, и судили — принародно. А оправдали — тихонько, с глазу на глаз. Конец этой истории был положен не в судебной инстанции, а потому не было и оправдательного приговора Нефедову — прокуратура начала дело, она же, когда приговор отменили, его тихонько прекратила. Такой исход событий вполне устраивает Озерчука: будь суд, дело не ограничилось бы оправданием невиновного — за ошибку ли, недобросовестное ведение следствия или умысел следователю пришлось бы отвечать перед законом. Здесь — обошлось. К сожалению, как свидетельствует практика, подобное бывает: судебные инстанции не проявляют столь нужной принципиальности, а сама прокуратура, понятно, не заинтересована в выявлении своих ошибок. В нашей ситуации, решив, что прекратить дело за отсутствием состава преступления было бы ударом по престижу, нашли другую формулировку: за недоказанностью преступления. Юридически формулы равноценны, но для неискушенного, для злых языков это решение означает: преступление было, но не сумели доказать. Главный бухгалтер объединения Адашевская так и считает: «За недоказанностью — значит, виноват». Может быть, она что-то знает о приписках? Нет, не слышала. Гончаренко, председатель крайкома профсоюза, в хлопотах моих даже увидел корысть: «Молчал бы уж — «невиновен»… Доказать не смогли. А вы приехали из-за него? Я понимаю, вы, конечно, его родственник…».
Шлейф «выкрутившегося» преступника неотступно тянется за Нефедовым. Злые языки можно бы остановить. Ведь как сделал райком КПСС: Нефедова восстановили в партии, и первый секретарь райкома, вручая партбилет, сказал: «Извините, мы были не правы». Что бы и работникам прокуратуры приехать в Уссурийск, на место работы Нефедова, и сказать: «Товарищи, Нефедов не виновен». И зачитать соответствующий комментарий к ст. 208 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР: «Недоказанность виновности означает доказанность невиновности». Но в том-то и дело, что никто сказать это не решается. Нынешний прокурор края Бурик (уже третий с того печального времени) честь мундира бережет:
— Нефедов виноват, просто следствие было слабым.
Озерчук возражает:
— Я свою часть провел чисто, а что не засудили — я ни при чем. Краевой суд виноват и Верховный, Нефедову до пятнадцати лет падало. Партийные органы тоже тормозили, секретарь крайкома партии, который знамя Паше вручал, он вроде ему родственник…
Ловя ситуацию, Озерчук меняется на ходу:
— А в общем Паша нормальный парень. Он же ж не хапуга. Он же себе в карман ничего не взял, за три года всего шестьсот рублей премии…
— Зачем же вы тогда статью эту страшную ему вменили — девяносто три прим: хищение. Вплоть до высшей меры.