Стал Павел Александрович инженером-механиком.

Парторганизация леспромхоза дважды отказывалась исключать его из партии. Исключило бюро райкома, при этом парторгу В. Смирновой был объявлен выговор за недопонимание.

Сложил Нефедов и депутатские полномочия.

— Я просил провести инвентаризацию леса на берегу, когда снег сойдет. Но снег сошел, лес сплавили и запи­сали как недоданный. Со мной следователь и говорить не хотел. Вот тогда у меня душа и упала: он не истину ищет, а вину.

А потом и весь поселок Шумный замер. Добывались показания. Жена Хомченко уехала в отпуск, он остался с маленькой девочкой, и в этот момент Озерчук, он ока­зался большим психологом, арестовал отца — на три дня, на большее не было прав. Парторганизация, поселковый Совет, все жители поселка умоляли следователя подождать: именно через три дня вернется жена.

— Ничего, соседи покормят.

Кормили, по очереди ночевали.

В семье Нефедовых 27 ноября 1975 года ожидался праздник. И именно на этот день «психолог» Озерчук прислал из Владивостока повестку: явиться.

Когда после довольно вежливой беседы следователь аккуратно, двумя пальчиками вынул из-под бумаг листок с гербовой печатью и любезно попросил: «Распишитесь», у Нефедова пересохло во рту. Не глядя на лист, он понял: арест.

— Можно… воды?

Вошел маленький сержант, отдал Озерчуку честь.

— Заберите арестованного.

— Руки за спину! — скомандовал сержант.— Вперед!

На улице их ждала «Волга» и еще один конвойный. Нырнул в машину конвойный с улицы, сержант подтол­кнул Нефедова и сел с другого края. Машина резко рва­нула.

Их завезли в милицию, Нефедова обыскали и поса­дили за барьер. Привели какого-то окровавленного пья­ного, который матерился, и посадили рядом. Вошел человек в штатском, дежурный вскочил, приветствуя его. Штатский презрительно оглядывал Нефедова: «Хорош, гусь! Хор-рош!».

Потом дежурный повел Нефедова в туалет и встал за его спиной. Сняли отпечатки пальцев. «Машина подана?» — «Подана».— «Документы готовы?» — «Готовы». Подошел милиционер: «Руки назад». Щелкнули наручники.

Через решетки на окнах он рассеянно смотрел, где его везут: подъем, спуск, подъем, поворот. Все было незнакомо, хотя город знал. Просигналил зуммер, откры­лись и закрылись за ними ворота, конвой сдал оружие, открылись другие ворота. У Нефедова отобрали галстук, ремень, шнурки. Дежурный майор глянул на него и ска­зал жалеючи:

— Отведите, где народ, а то он человек интелли­гентный.

…В камере оказалось человек пятнадцать — наголо остриженных, небритые, в татуировках. «Статья?» — спросил его кто-то хрипло. Он отозвался. «А-а, хозяйственник», — к нему потеряли интерес, спросили только: «Курить есть?» — «Не курю».

Нары были заняты. Он снял пальто с каракулевым воротником, которое купил совсем недавно в Москве, когда был на курсах, постелил его на грязный бетонный пол и, когда лег, почувствовал облегчение, ему стало хорошо, даже радостно, и он чуть не засмеялся, разгля­дывая камеру.