Выступление Шеварднадзе на конференции министерства и его помощников ясно показало более активную роль Министерства иностранных дел в вопросах советской безопасности и обороны. Несомненно, имея в виду проблемы, возникшие в связи с переговорами и даже соблюдением соглашений по контролю над вооружениями, он утверждал: "Крупные нововведения в области оборонного программирования должны проходить через Министерство иностранных дел для проверки их юридического соответствия существующим международным соглашениям и заявленным политическим позициям".
Шеварднадзе также затронул вопрос, который, как он правильно заметил, "очень редко попадает в поле зрения исследователей", а именно "имидж государства как важный аспект его существования в международном сообществе, в современном цивилизованном мире". Далее он еще более прямо сказал о "репутации страны как немаловажном элементе внешней политики, как составляющей государственных интересов и национальной безопасности".
Конференция министерства стала выдающимся событием в том, что политическое руководство и МИД ввели гласность в область истории и текущей политики и дали понять, что такие вопросы больше не являются предметом обсуждения сохранения коммунистической Партит. Как и следовало ожидать, последовала реакция.
5 августа, когда Горбачев отсутствовал в Москве во время своего ежегодного отпуска в Крыму, Егор Лигачев воспользовался случаем для выступления перед региональной партийной группой в Горьком (Нижний Новгород), чтобы бросить вызов Шеварднадзе (и неявно Горбачеву) по поводу нового курса во внешней политике. Он решил впервые бросить вызов в области внешней политики, подтвердив традиционную точку зрения, что советская внешняя политика основана на "классовой природе международных отношений", предупредив, что "любая другая постановка вопроса только вносит путаницу в мышление советских людей и наших друзей за рубежом". Он также конкретно одобрил поддержку "национально-освободительной борьбы", но ничего не сказал об отношениях с США или Западом.
Лигачев был быстро опровергнут Александром Яковлевым, который подтвердил, что "тезис о приоритете общечеловеческих ценностей правомерен именно потому, что отражает объективную тенденцию" мирового развития, прежде всего, необходимость сосуществования в ядерный век. А в годовщину большевистской революции, когда член Политбюро Николай Слюньков выступил с ежегодным обращением руководства, он придал авторитетное (хотя и ревизионистское) идеологическое звучание новому мышлению, назвав "приоритет общечеловеческих ценностей" "ленинской мыслью".
Оппозиция Лигачева была резко сокращена после пленума ЦК 30 сентября, когда он был, так сказать, "выведен на пастбище", отброшен в сторону в качестве секретаря партии, ответственного за сельское хозяйство. Одновременно были освобождены от должностей члены Политбюро Андрей Громыко и Михаил Соломенцев, а на посту председателя КГБ Виктора Чебрикова сменил профессиональный разведчик Владимир Кючков. Таким образом, та самая группа членов и кандидатов в члены Политбюро, которой Горбачев был обязан своим приходом к власти в 1985 году (Громыко, Чебриков, Соломенцев, Лигачев), в 1988 году была отправлена в отставку или снята с ключевых постов, став новым консервативным крылом.
В то же время центральный партийный аппарат был перетряхнут резким сокращением числа отделов Секретариата ЦК и созданием шести "комиссий" для контроля за функциональными областями. Яковлев был назначен главой комитета по международным делам, а Лигачев и Чебриков были переведены на номинальные должности, курирующие сельское хозяйство и правовые вопросы. Либеральный секретарь партии Вадим Медведев был возведен в действительные члены Политбюро и вместо Лигачева стал отвечать за идеологию, а близкий соратник Горбачева Георгий Разумовский занялся кадровыми назначениями. Штат партийного аппарата был резко сокращен.
Некоторые из "новых людей", выдвинутых в руководство в 1988 году и считавшихся более податливыми, впоследствии стали лидерами неудавшегося переворота 1991 года: Борис Пуго, назначенный председателем Контрольной комиссии партии вместо Соломенцева; Владимир Кючков, сменивший Чебрикова на посту главы КГБ; и Анатолий Лукьянов, выдвинутый кандидатом в члены Политбюро.
Эта крупная перестановка в руководстве партии и реорганизация центрального партийного аппарата были проведены на пленарном заседании 30 сентября менее чем за час, без обсуждения. Горбачев публично заявил о необходимости начать перестройку в своей речи 25 сентября, и он разработал изменения на двух заседаниях Политбюро 26 и 27 сентября (кстати, в отсутствие Лигачева).
Формальности смены правительственных постов были улажены на оперативно созванном 1 октября заседании Верховного Совета, в частности, Горбачев был избран президентом (председателем президиума Верховного Совета), сменив Громыко. Позже избирательная и конституционная реформы, включая новые процедуры выборов, создание Съезда народных депутатов и расширение полномочий президента (в качестве председателя Верховного Совета, а не только его президиума), были официально предложены и проведены через Верховный Совет 1 декабря.
Хотя лидеры консервативных партий проявляли некоторое беспокойство по поводу демократических реформ, и они, и Горбачев придерживались компромисса, согласованного на Девятнадцатой партийной конференции. По различным конкретным вопросам в результате дебатов и обсуждений в октябре и ноябре были сделаны некоторые изменения и компромиссы. Наиболее спорным, очевидно, не вполне ожидаемым, стал вопрос об относительной власти союза и республик, ставший ключевым на ближайшие три года. Основные возражения исходили от руководителей партий и правительств балтийских республик, что отражало растущее давление населения в пользу большей независимости. Хотя эти разногласия не были полностью разрешены, они были частично скомпрометированы, а частично отложены до последующей конституционной реформы. Лидеры и представители большинства республик (кроме Грузии и Армении) решительно выступили против усилий прибалтийских представителей. Будучи членами консервативной партийной машины, они понимали потенциальную возможность возникновения разрушительных националистических движений в их собственных республиках, если будут открыты шлюзы. Но до поры до времени этот вопрос замалчивался и откладывался.
После того, как политическая реформа была частично реализована и продвигалась вперед, Горбачев смог приступить к запланированной им крупной международной инициативе.
Горбачев, очевидно, решил, что после успешной чистки Центрального комитета 30 сентября он выступит на Генеральной Ассамблее ООН как на лучшем форуме для своей двуствольной глобальной инициативы.56 Кстати, теперь он мог сделать это как президент СССР, а не как лидер партии. Это было первое выступление советского лидера в ООН со времен грубой речи Никиты Хрущева в 1960 году, когда Хрущев снял ботинок и стукнул им по столу. Большего контраста и быть не могло.
В обращении Горбачева повторялись многие темы, которые он впервые систематически изложил на съезде партии почти три года назад, но теперь он обращался к мировой аудитории, которая могла видеть накапливающиеся свидетельства того, что советская политика преломляет эти новые оценки. Он повторил необходимость новой структуры международных отношений и новой концепции безопасности. Он вновь заявил о необходимости новой структуры международных отношений и новой концепции безопасности во взаимозависимом мире. В качестве примера конструктивного политического диалога он привел изменения в советско-американских отношениях: "Посмотрите, как изменились наши отношения". Он отметил необходимость "деидеологизации" межгосударственных отношений и многозначительно сказал о "непреложной необходимости принципа свободы выбора" - "универсального принципа, из которого не должно быть исключений". Весь смысл этого решительного утверждения станет ясен год спустя в Восточной Европе. Он также подтвердил необходимость урегулирования международных разногласий путем "баланса интересов" и избегания насилия.
Соответствуя не только форуму, но и новому мышлению в области международных отношений, Горбачев подчеркнул возрастающую роль организации ООН. Он заявил о необходимости усиления "обязательного характера международного права для всех государств", опирающегося "не на принуждение, а на нормы, отражающие баланс интересов государств". Он отметил предпринимаемые в СССР усилия по "построению социалистического государства, основанного на верховенстве права". И он предложил сделать юрисдикцию суда в области прав человека обязательной для всех государств.59 Горбачев также заявил, что в соответствии с "Хельсинкским процессом [СБСЕ]" Советский Союз "рассматривает вопрос о прекращении глушения всех иностранных радиопередач на Советский Союз".
Несмотря на то, что речь Горбачева была сильной, ее важное общее послание о перспективах и подходах советской политики не получило того внимания, которое должно было быть. Влияние было ослаблено большим вниманием мировой общественности ко второму, более ощутимому элементу его речи: объявлению об одностороннем сокращении советских вооруженных сил на 500 000 человек в течение следующих двух лет, с особым вниманием к выводу и сокращению основных сил и вооружений из Восточной Европы. Реальное значение сокращения вооруженных сил на полмиллиона человек не сразу стало очевидным, поскольку общий уровень вооруженных сил не был назван, а численное сокращение личного состава могло быть произведено и без прямого уменьшения потенциала, стоящего перед Европой. Но конкретное включение Горбачевым вывода и расформирования шести танковых дивизий из Центральной Европы, включая 50 000 человек и 5000 танков, было значимым в военном отношении. Фактически, это было одностороннее сокращение примерно такого размера, которое, по мнению сенатора Сэма Нанна и некоторых других в США, было бы достойным сокращением, которого следовало бы добиваться в ходе двусторонних переговоров о сокращении. Кроме того, Горбачев отметил, что в целом советские силы в Европе будут сокращены на 10 000 танков, 8500 артиллерийских орудий и 800 боевых самолетов. Он отметил, что сокращения будут проведены и в Азии, включая вывод крупных контингентов из Монголии, которая давно является больным местом в отношениях с китайцами.
Потребуется некоторое время, чтобы Запад убедился, что эти обещанные сокращения были сделаны и действительно стали стимулом для серьезных переговоров до еще более глубоких сокращений. Но даже в то время было общее признание того, что Советский Союз теперь говорит "делами, а не словами" и настроен серьезно. Инициатива Горбачева была гораздо более масштабной, чем кто-либо в
Запад тогда оценил. Он шел не только к сокращению вооружений, но и к уменьшению роли военной силы, не только к устранению воспринимаемой советской угрозы в глазах Запада, но и к перестройке советских отношений со странами Восточной Европы, и не только к уменьшению военной конфронтации в Европе, но и к разрушению политического раскола Европы. Действительно, даже не все другие члены советского руководства поддерживали новую внешнюю политику Горбачева. Лигачев позже жаловался, что речь Горбачева в ООН не была "очищена" и даже не обсуждалась в Политбюро. Тем не менее, 28 декабря Политбюро публично выразило свое благословение его речи в ООН.
Советское военное руководство также приняло сокращение сил и параллельное решение согласиться на предстоящих переговорах по обычным вооружениям с глубокими сокращениями, как с советской стороны, так и со стороны Варшавского договора. Уход маршала Сергея Ахромеева с поста начальника Генерального штаба, о котором стало известно, когда Горбачев был в Нью-Йорке, был широко, но ошибочно воспринят как знак недовольства сокращениями. Но военные не стали спорить по этому вопросу и даже согласились на сокращение 600 000 человек.