Рейган, в свою очередь, в личных выражениях сказал, что он и Нэнси хотели бы, чтобы Горбачевы "знали, что мы считаем вас друзьями", и попросил Горбачева "передать народу Советского Союза о глубоких чувствах дружбы, которые испытываем мы и народ нашей страны по отношению к ним". Он говорил о "надежде на новую эру в истории человечества, эру мира", и (ссылаясь на более ранний комментарий в Георгиевском зале Кремля о св. Георгия, истребителя драконов) он сказал: "Я хотел бы думать, что наши усилия в течение этих последних нескольких дней убили несколько драконов и продвинули борьбу против зла, угрожающего человечеству - угрозы миру и свободе". В каком-то смысле это, возможно, было правдой, не в последнюю очередь в его собственном замечании, отрицающем характеристику нынешнего Советского Союза как Империи зла. И не в последнюю очередь в изменении системы координат самого Рейгана. В своих мемуарах бывший президент вспоминает об этом событии и раскрывает свое собственное мировоззрение, когда говорит: "Я знал, что мир меняется, когда мы стояли с Горбачевыми в нашей ложе [в Большом театре], с советским флагом с одной стороны и нашим с другой, и играло "Звездно-полосатое знамя"".
Однако Горбачев не стал в ответ называть Рейгана своим другом, ссылаться на успехи в уничтожении драконов или приветствовать новую эру в истории человечества. Он был уважителен и сердечен, но его представление об их достижениях было несколько иным. Он начал с благодарности президенту Рейгану и его кол-лигам за их "сотрудничество, откровенность и деловой подход к переговорам". Сказав, что "мы прошли долгий путь", он продолжил: "Наш диалог не был легким, но мы проявили достаточно реализма и политической воли, чтобы преодолеть препятствия и перевести поезд советско-американских отношений с опасного пути на более безопасный". И далее он добавил: "Тем не менее, пока что он движется гораздо медленнее, чем того требует реальная ситуация как в наших странах, так и в мире". Со своей стороны могу заверить вас, что мы сделаем все возможное для дальнейшего продвижения вперед".
Так закончился московский саммит. По дороге домой Рейган выступил с важной речью в лондонском Гилдхолле, которая разительно отличалась от сложной речи в Хельсинки по пути в Москву (и, тем более, от его последней речи в Лондоне в 1982 году, в которой он решительно призывал к новому крестовому походу против коммунизма). На этот раз Рейган говорил о Горбачеве как о "серьезном человеке, стремящемуся к серьезным реформам", а также о гласности и перестройке, его последних русских словах. И он снова вернулся к образам драмы, в которой он только что играл. "Представьте себе президента Соединенных Штатов и генерального секретаря Советского Союза, идущих вместе по Красной площади; говорящих о растущей личной дружбе, и встречающихся вместе рядовых граждан, понимающих, как много общего у наших народов. Это был особый момент в неделе особых событий". Рейган также отметил, с осторожным оптимизмом (и отдавая должное политике Запада), что "вполне возможно, мы начинаем разрушать барьеры послевоенной эпохи; вполне возможно, мы вступаем в новую эру истории, время длительных перемен в Советском Союзе". Нам предстоит увидеть".
Новая внешнеполитическая инициатива Горбачева
После встречи на высшем уровне в Москве с президентом Рейганом Горбачев утвердился в своем выводе, что в ближайший год или более нельзя ожидать нового существенного продвижения вперед в отношениях с Западом без какой-либо новой важной советской инициативы. Отношения развивались неплохо, но он стремился к гораздо большему, чем простое продолжение необъявленной разрядки. Горбачев стремился к радикальной трансформации отношений между Советским Союзом и внешним миром, а также к радикальной трансформации самого Советского Союза. Более того, эти два направления были неразрывно связаны между собой.
Горбачев наиболее остро столкнулся с необходимостью более прочно закрепиться в руководстве страны, активизировать политическую демократизацию и экономические реформы, то есть превратить перестройку из лозунга в реальную программу с реальными результатами. Он также стремился перестроить отношения с социалистическими странами Восточной Европы, демонтировать, казалось бы, устоявшуюся, но хрупкую конструкцию "социалистического содружества", Варшавского договора и Совета экономической взаимопомощи (СЭВ), и создать более жизнеспособную структуру, основанную на реальном согласии и реальных интересах этих стран, а не на искусственном единстве, навязанном Советским Союзом, и дисциплине потенциального применения советской силы. И, наконец, он стремился ликвидировать разделение Европы на два противоположных военных союза, основанных на взаимном сдерживании военной мощи для ответа на предполагаемые взаимные угрозы.
К середине 1988 года стало ясно, что простое провозглашение цели перестройки не приведет к необходимым изменениям в убеждениях и восприятии других сторон - необходимых партнеров - для осуществления любой из этих трех великих трансформаций: внутри страны, в Восточной Европе или в отношениях с Соединенными Штатами и Западной Европой. Ключом должен стать смелый односторонний шаг Москвы, достаточный для того, чтобы побудить людей к действию и начать изменения, которые затем будут подхвачены и продолжены через новую политику внутри страны, а также изменения как в странах Восточной Европы, так и в переговорах с Западом. Крупное одностороннее советское сокращение обычных вооружений, особенно в Центральной Европе, начало бы процесс смещения внутренних советских приоритетов от милитаризованной экономики, продемонстрировало бы, что отношения с Восточной Европой будут основаны на сотрудничестве, а не на принуждении, и, поколебав западные предположения о потенциальной советской военной угрозе Западу и пообещав серьезные переговоры, могло бы продвинуть процесс демилитаризации отношений между Востоком и Западом намного дальше.
Жалоба Горбачева в конце московского саммита на то, что "можно было бы достичь большего", как отмечалось, включала разочарование тем, что "не удалось достичь соглашения по вопросу переговоров об обычных вооружениях в Европе". Шеварднадзе пытался привлечь Шульца к этому вопросу в Женеве в мае, а Горбачев попытался снова на саммите, но безрезультатно. Проблема заключалась не в том, что Соединенные Штаты выступали против прогресса в этой области, а в том, что оставались сомнения и подозрения относительно того, что имели в виду советские лидеры, а также в том, что в альянсе НАТО еще не было никакого рассмотрения и принятия решения на высоком уровне. Таким образом, Рейган и Шульц не были готовы пойти дальше согласия с тем, что многосторонние переговоры, ведущиеся в обычном режиме, должны быть продолжены. Горбачев в своем заявлении от 2 июня выразил сожаление о том, что он пытался сделать: "Американцы не приняли наш смелый и вполне реалистичный план, состоящий из трех этапов и неотъемлемых частей, направленных на ликвидацию асимметрии и дисбаланса в Европе и решительный переход к созданию на континенте ситуации ненаступательной структуры вооружений и вооруженных сил на значительно сокращенном уровне. Я считаю, что упущена хорошая возможность сдвинуть дело с мертвой точки, уменьшить опасность конфронтации между двумя самыми мощными альянсами и тем самым укрепить международную безопасность".
Горбачев ранее просил Министерство обороны и Генеральный штаб изучить вопрос о сокращениях и путях реализации новой оборонной доктрины, принятой в 1987 году, и призвал внешние научные институты изучить эту тему. В июле, после провала саммита и после партийной конференции, Горбачев поручил Генеральному штабу разработать конкретные планы для еще большего последующего сокращения сил и вооружений на основе взаимных переговоров.
Однако прежде чем сделать это, Горбачеву пришлось заняться на Девятнадцатой партийной конференции более широкой и базисной внутриполитической реформой. Как заявил Горбачев в своей вступительной речи на конференции, "реформа нашей политической системы" была ключевым вопросом. У Горбачева было несколько целей, большинство из которых не поддерживались консервативным большинством делегатов, и для достижения большинства из них потребовалось значительное мастерство и определенный компромисс. Поскольку в апреле и мае он проигрывал большинство сражений при отборе делегатов, Горбачев пошел на две принципиальные уступки, чтобы получить необходимую поддержку своих основных реформаторских мер. Одна из них заключалась в том, чтобы не использовать конференцию для кадровых перестановок, как он изначально планировал сделать. Другая уступка заключалась в том, чтобы согласиться с тем, что местные партийные вожди должны стать также председателями соответствующих местных органов власти, как цена реформы, которая перекладывала ответственность за большинство местных органов власти с партийной бюрократии на выборные советы местного самоуправления (Советы). Многие либеральные реформаторы были очень расстроены этим шагом, и в результате беспрецедентного с 1920-х годов шага 209 (из 4991) делегатов демонстративно проголосовали против этой меры.
Тем не менее, Горбачев одержал на конференции значительную победу. Он смог ослабить как партийную бюрократию, так и бюрократию правительства, и установить хотя бы некоторый народный контроль над усиленными местными органами власти, которые теперь должны были избираться всенародно в качестве председателей местных советов. Одной из причин его согласия на этот компромисс было то, что он сам планировал именно такой шаг - стать председателем Верховного Совета СССР (президентом СССР) с расширенными полномочиями для этой должности, оставаясь при этом генеральным секретарем Коммунистической партии. И хотя власть действующих местных, региональных и республиканских партийных начальников будет усилена, этот шаг ослабит их противодействие переходу власти от партийной машины к избранным Советам на всех уровнях. Местные и региональные партийные отделы, занимающиеся вопросами экономики, будут упразднены.
В дополнение к тайному голосованию и выдвижению нескольких кандидатов в депутаты Советов всех уровней (и новому Съезду народных депутатов на вершине Верховного Совета) даже партийные выборы теперь могли быть состязательными, а партийные лидеры всех уровней имели ограничение в два пятилетних срока.
Были намечены более широкие политические цели, включая создание "социалистического правового государства", а также демократические выборы. В целом, Горбачеву удалось продвинуть политическую реформу. На пленуме ЦК, состоявшемся сразу после конференции, было объявлено, что вскоре начнутся партийные выборы на местном и региональном уровнях, а реорганизация и сокращение партийного аппарата произойдут в последние месяцы этого года. Также в марте 1989 года состоятся выборы нового Съезда народных депутатов, а на его первой сессии в мае будет избран новый Верховный Совет. Также будут проведены реформы, направленные на установление независимости судебной власти.
Возможно, самое важное, что публичность открытых дебатов (в которых снова участвовали Лигачев и Ельцин), а также принятые меры стали свидетельствовать о зарождении новой политической культуры. Эти действия также вновь показали, что Горбачев - мастер политического маневра, отождествляющий себя с политическим центром и одновременно продвигающий радикальную реформу.
Партийная конференция лишь вскользь коснулась международных вопросов и вопросов безопасности, в основном в докладе самого Горбачева. Однако позднее Горбачев и особенно Шеварднадзе использовали, казалось бы, обычные заявления конференции об одобрении внешнеполитических линий для дальнейшего расширения нового мышления в области внешних отношений.
25-28 июля Министерство иностранных дел провело "научно-практическую" конференцию по внешней политике и дипломатии, которая значительно продвинула "новое мышление" в области международных отношений. Это была самая важная конференция такого рода со времени конференции, проведенной в мае 1986 года вскоре после двадцать седьмого съезда партии, на которой выступил сам Горбачев. Но тогда это была закрытая конференция внутри министерства. В этой конференции приняли широкое участие официальные и научные деятели, а также представители Министерства иностранных дел, и ее материалы были впоследствии опубликованы. Это было наступление на перестройку и новое мышление в отношениях с внешним миром.
Шеварднадзе значительно расширил многие темы, выдвинутые Горбачевым на Девятнадцатой партийной конференции (большинство из которых мало обсуждались на конференции и лишь бегло отмечены в резолюциях, принятых на его завершении). Он и ряд его заместителей в своих выступлениях и докладах по итогам съезда подробно остановились на новой концепции безопасности и опоре прежде всего на политические средства обеспечения безопасности; на свободе выбора (самоопределения) народов; на приоритете общечеловеческих интересов над классовыми; на необходимости строить внешние отношения на взаимной выгоде и согласовывать национальные интересы государств через "баланс интересов". Одна тема, в частности, должна была стать предметом споров в руководстве страны: решительный отказ от давно укоренившегося советского мнения о том, что "мирное сосуществование" является формой классовой борьбы. Шеварднадзе отметил, что эта точка зрения помогла подорвать разрядку 1970-х годов и что "вообще приравнивание межгосударственных отношений к классовой борьбе трудно совместить с признанием реальной возможности и неизбежности мирного сосуществования как высшего универсального принципа".48 Не заметив этого, он, несомненно, имел в виду недавний отказ американцев включить этот пункт в коммюнике саммита из-за запятнанного прошлого советского использования мирного сосуществования как "формы классовой борьбы".