насильственно, против их воли, вынуждены покидать свои дома и двигаться впереди войск, а если они не уходили, их деревни просто сжигались. Согласно донесениям, это делалось для сокрытия грабежей со стороны определенных солдат и подразделений[171].
Он снова велел командирам информировать жителей о том, что те должны оставаться в своих домах и не присоединяться к толпам больных людей с расстройствами поведения, которые тянут их на восток. Командиры отвечали, что мрачные рапорты являются либо преувеличениями, либо отдельными инцидентами и что эвакуация проходит добровольно[172].
Отчасти это было правдой. Как докладывал в августе начальник штаба Алексеева генерал Арсений Гулевич, изменение линии фронта подтолкнуло перемещения[173]. Вражеская артиллерия разрушила много деревень, а слухи о том, что немцы ведут себя как «жестокие» оккупанты, побудило многих доверить свою судьбу дорогам. Еще со времени Калиша рассказы о зверствах немецких солдат порождали все новые фронтовые слухи, которые в 1915 году приобрели новую остроту Из официальных внутренних военных рапортов о допросах военнопленных и беженцев следовало, что немцы конфисковывали все подчистую, насильно забирали мужчин в трудовые бригады, насиловали женщин в присутствии их родни и даже сжигали жителей деревень в их домах, расстреливая любого, кто пытался выбраться[174]. Солдаты в письмах домой рассказывали свои истории:
Разведчик нашего соседнего полка был взят немцами в плен, но по счастливой случайности бежал. Возвратился весь в крови. Он рассказывал, что немцы допрашивали его о расположении наших войск, но он молчал. И тогда начали надрезать перочинным ножом уши и пальцы. Теперь я воочию убедился в зверствах немцев[175].
В любом случае, приказ забирать или уничтожать все резервы, кроме месячного запаса еды на человека, делал выбор оставаться на месте или пускаться в бега в равной степени неприятным, даже не учитывая фактор вторжения вражеской армии. Гулевич заявил, что «только силой можно заставить население оставаться на месте»[176], – утверждение не столько ложное, сколько ошибочное. Эффект, порождаемый действиями военных, приближением немецких армий и российской практикой выжженной земли, сделали зону военных действий практически необитаемой. Мнение, что многие мирные жители бежали, прежде чем их вынудили к этому, не противоречило тому, что других огнем прогоняли из их домов. Оба эти процесса происходили одновременно. Несмотря на это, Ставка приняла оценку Гулевича и направила ее в Совет министров в качестве оправдания для поведения армии. Как писал Оболенский,
при таких условиях исполнение выраженного Советом Министров пожелания должно повести… к воспрепятствованию населению силою спасаться бегством от угрожающего опасностью для его существования нашествия неприятеля[177].
Вместо этого он настоял на увеличении денежных средств, чтобы обеспечить беженцам пищу, транспорт и безопасность[178].
Война и геноцид на Кавказе и в Анатолии
Тем временем на Кавказском фронте столь же масштабный кризис, связанный с наплывом беженцев, спровоцировал события иного рода. Военные действия между Россией и Османской империей начались ночью 16 (29) октября 1914 года, когда турецкие корабли (а также немецкие со спущенными флагами) обстреляли несколько российских портов и потопили часть русского флота [Allen and Muratoff 1953: 239]. Однако основные бои развернулись на суше. Ожесточенное сражение началось через неделю, когда российский генерал Георгий Бергман занял окрестности селения Кёпрюкёй и затем, после нескольких дней боев и огромных потерь с обеих сторон, был вынужден отступить [Allen and Muratoff 1953: 247]. Решающая битва на Кавказском фронте произошла в декабре, когда военный министр Османской империи Энвер-паша решил разбить русскую Кавказскую армию, применив обходной маневр при Сарыкамыше. Его план был основан на эффекте неожиданности, поэтому, когда пришла зима, он отдал приказ своим основным силам быстро пройти по неохраняемым горным тропам. Российское командование получило от местных жителей и армянских добровольческих подразделений разведывательные донесения о передвижении османских войск, после чего часть русских войск начала отступление. Несмотря на это, Энвер-паше удалось, как он и планировал, занять позиции между передовыми частями и городом Карс. Однако эффект неожиданности не сработал, поскольку форсированные марши и ночные привалы на заснеженной земле подорвали силы его армии. Кое-кто из солдат, ускользнув из расположения, захватил теплые дома местных жителей, пока другие оставались замерзать на голых, продуваемых ветрами горных кряжах. Армия потеряла около 25 (из 95) 000 человек еще до начала атаки на городок Сарыкамыш. Эффективная оборона города русскими и последующее контрнаступление еще сильнее подкосили 3-ю армию османов. К середине января 1915 года в строю осталось всего 18 000 человек. Русские войска также понесли потери (16 000 погибших и раненых и 12 000 больных), но армия сохранила боеспособность и захватила инициативу в регионе [Allen and Muratoff 1953: 249-285].
Последствия сражения под Сарыкамышем имели большое значение. Поражение Османской империи вынудило британцев ускорить реализацию планов по наступлению на Дарданеллы и торопило страны Антанты с общим пересмотром ближневосточной стратегии. Несмотря на перспективы изменения расстановки сил и новые возможности, линия фронта в начале 1915 года оставалась без изменений и проходила по окраинам Османской и Российской империй. Зима вступала в свои права, и русские генералы запланировали на весну небольшую операцию, чтобы оттеснить обратно силы османов и поставить заслон любым попыткам объединить усилия с Персией. Со своей стороны османы предпринимали лихорадочные попытки мобилизовать население для следующей фазы войны. Незамедлительно было принято решение поручить турецким полицейским группам и нерегулярным силам курдов нападать на армянские поселения в Восточной Анатолии. Армянское население на территории, подконтрольной османам, в феврале было разоружено и начиная с 26 марта (8 апреля) 1915 года депортировано из мест проживания. В отличие от российских депортаций, задачей которых не было уничтожение людей, власти Османской империи использовали форсированные марши как недвусмысленный «смертный приговор целому народу»[179]. Курды разрушили несколько селений, турецкие войска напали на другие, но основную работу проделали члены военизированной «Особой организации», связанной с руководством османских младотурков, которые арестовывали или убивали лидеров армянских общин. Те, кто выжил в первых нападениях, были взяты в плен, где погибли от голода и жажды. 9 (22) июня 1915 года начались события в Битлисе, где турецкие войска взяли под арест всех дееспособных мужчин армянской национальности. Эта атака продлилась три дня, а на следующий день, 13 (26) июня, началась резня. Османский батальон привел скованных цепью людей в соседние деревни, где жертвы были расстреляны, а их тела сожжены. В течение недели армянские женщины и дети Битлиса были арестованы и насильно депортированы. В городе оставалось всего 2,5 тысячи человек от числа довоенного населения в 18 000, причем все находились под защитой американской миссии. Большинство из них также погибло – от болезней или после ликвидации миссии и убийства ее главы, преподобного Дж. П. Кнаппа[180].
Русские войска, войдя в Армению, застали вымершую, безлюдную местность. По словам одного должностного лица, «Турция оставляет нам Армению без армян»[181]. Большая часть армян погибла, однако тысячам удалось бежать в поисках защиты на земли Российской империи. В 1917 году, после двух лет нищеты, болезней, военных тягот и лишений, в списках беженцев только в Кавказском регионе числилось 153 762 взрослых армянина и 12 435 детей[182]. Когда линия фронта сместилась, армянские ополченцы получили возможность обрушить затаенную месть на курдские и турецкие общины, тысячи жителей которых также бежали от кровопролития.
Действительно, даже после того, как русская армия в 1915 году установила режим оккупации в Восточной Анатолии, ей не удалось эффективно поддерживать порядок и препятствовать кровопролитным стычкам между этими группами населения. В качестве показательного примера, демонстрирующего всю сложность ситуации, можно назвать город Ван. Здесь с середины апреля до середины мая 1915 года произошло крупнейшее из восстаний армян, которое совпало со снятием турками осады армянского городского квартала и отступлением из этой местности. Войдя в город, русские войска воочию увидели сцену бедствия. Обезлюдевшие здания, лежащие в руинах, будто разевали выщербленные рты. «Дома тут были все большие, двухэтажные, – писала одна русская медсестра, – но жуткие: ни одного целого окна или двери я не видела… Не было видно ни одного человека». За пределами города – одичавшие дети, лишившиеся родителей во время осады, депортации и бойни, устроенной османской армией; нападения курдов на армянские селения, которые проходили в горных районах незамеченными [Семина 1964,2:28]. Местные армяне требовали, чтобы командир русских войск генерал-майор Николаев арестовал всех преступников, которые попадут в его руки. Но вместо этого он решил отпустить большую часть курдов обратно в их селения, задержав нескольких в качестве заложников, которых ждал смертный приговор в случае бунта. Помимо этого, он велел, чтобы местные армяне оставили курдов в покое: никакие нападения на них, их скот или собственность поддержки не найдут[183].
Лидер сопротивления в Ване и губернатор территории Арам Манукян решительно протестовал. Местные курды, указал он, стояли за многими убийствами и изнасилованиями армян в последние месяцы, в чем русские войска имели возможность убедиться. Он настаивал, чтобы Николаев обращался с ними как с военнопленными. Если же нет, «мы будем смотреть на них как на обычных преступников (убийц, бандитов и грабителей), которые должны понести соответствующее наказание». Армянское население, предупреждал он, не будет относиться безучастно к возвращению лиц, виновных в мучениях 28 000 местных армян, особенно после того, как многие из них при этом захватили их собственность[184]. Николаев с сочувствием отнесся к словам Манукяна, запросив у него список лиц, подлежавших наказанию[185]. Действительно, многие представители русского командования полагали, что империя должна использовать себе во благо возможности армянского ополчения. Однако стремление этого ополчения уничтожать мусульман явно грозило риском восстания против российской оккупации, поэтому армия в течение нескольких месяцев предпринимала шаги, чтобы сперва обезвредить, а потом распустить армянские добровольческие формирования, действующие в регионе [Reynolds 2011: 156-158]. Но к тому времени ущерб гражданскому населению уже был нанесен, ширились болезни, голод, расстрелы и побеги.
Разразившиеся в 1915 году по всей линии фронта катастрофические события привлекли внимание военного командования к проблеме миграции населения; она также стала первоочередной заботой гражданских властей. Основные функции государства не выполнялись, а российское общество находилось в состоянии глубокого кризиса. Как отмечал один из представителей командования в сентябре 1915 года, «жертвы войны – беженцы – в русской жизни в настоящее время представляют не менее тяжелое явление, чем сама война»[186]. Очень скоро проблема беженцев и насильственных депортаций стала одним из главных пунктов в повестке дня лета 1915 года, отмеченного политической нестабильностью. Загоревшиеся новым пылом полчища политиков, стремящихся получить контроль над судьбой нации и войны, громили царских чиновников и военных за негуманные действия в ходе разного рода совещаний. Как жаловался председатель Совета министров великому князю Николаю Николаевичу,
ежедневные запросы в Думских комиссиях, относящиеся до действий гражданских и военных властей, находящихся в районе военных действий, преимущественно в области мероприятий помощи беженцам, ставят Правительство в чрезвычайно затруднительное положение[187].
К августу даже министры умеренного толка предупреждали, что
голые и голодные люди сеют повсюду панику, гася последние остатки энтузиазма первых месяцев войны. Они идут плотными рядами, вытаптывая посевы, уничтожая луга, леса… Второе великое переселение народов, спровоцированное Ставкой, увлекает Россию в пропасть, революцию и разруху[188].
То были прочувствованные и пророческие слова.
Несмотря на горькие взаимные упреки, и гражданские, и военные власти все лето 1915 года не покладая рук трудились над созданием жизнеспособной бюрократической структуры, которая могла бы заниматься проблемой беженцев. Армейское командование вскоре осознало, что деньги – одно из важнейших средств, находящихся в его распоряжении. Войскам было нужно мясо и прочие виды продовольствия, беженцам – возможность облегчить свою обременительную и уязвимую для воров поклажу. В результате реквизиции, вызывавшие такой гнев у местных жителей в первый военный год, внезапно обрели поддержку. Действительно, многие гражданские лица теперь просили армейские власти реквизировать их товары (по фиксированным ценам, которые теперь были выше, чем мог предложить неустойчивый рынок военного времени)[189]. Когда в конце лета 1915 года линия фронта стабилизировалась, стало возможным организовать систему перевозок. Продукты и вооружение шли на запад, а пустые вагоны, загруженные «ценными предметами, личным вещами и беженцами», – обратно на восток [Герасимов 1965: 56]. Подъем гражданской активности, наблюдавшийся во время войны и изначально сдерживаемый обеспокоенными консерваторами-монархистами, оказался полезным для решения новой социальной проблемы, поставившей правительство и военное командование в тупик. Общественные организации активно занялись помощью беженцам, решением санитарных проблем, обеспечением питания и медицинской помощью[190]. Эта новая расстановка сил изменила лицо российской политики, положила конец монополии самодержавия на власть и дала возможность ощутить дыхание войны. Важные последствия повлек за собой сам факт, что новая политическая структура возникла как реакция на массовое перемещение населения. Какие бы дальнейшие перемены ни принесло России Великое отступление, возможности для организованного перемещения теперь значительного расширились. 1914 подтвердил это в отношении миллионов солдат, а в 1915, хотя и с большим трудом, – в отношении гражданского населения. Слабеющее традиционное государство отыскало способы для введения новых методов, которые помогли предотвратить катастрофу, уже нависшую над империей.
Великое отступление докатыватся до порога