В летние месяцы солдаты начали умирать от малярии; было необходимо заменить по меньшей мере двух командиров[225]. К августу у Баратова в корпусе осталось всего семь тысяч человек против усиленного пополнениями 25-тысячного контингента османов. Пришлось оставить все занятые позиции и отступить обратно в Казвин. Там Баратов, сосредоточив свои войска, напомнил им о героизме и страданиях последних десяти месяцев и призвал не забывать, что «враг хочет уничтожить в глазах всего мира великодержавное достоинство нашей Великой Матери России, изгнав нас из пределов Персии. Но этому не бывать!»[226]Этого и не случилось. Русские и турки оставались в Персии в патовой позиции весь остаток года. Неважно, что Баратов провозглашал в пылу момента, но исход Великой войны решался не в Казвине или Куте. По мере того как фронты расширялись, война сводилась к вопросу того, какая сторона первой даст слабину.

Достижения русских войск в Анатолии были более долговременными, но опять-таки они практически не изменили общую стратегическую ситуацию. В конце 1915 года, когда войска Антанты эвакуировали Галлиполи, турецкое командование начало строить планы посылки высвободившихся сил на Кавказ для новой атаки на русские позиции. Прознав об этом, Юденич начал готовиться к битве. В конце декабря он ездил в Тифлис (Тбилиси), чтобы представить план наступления непосредственно великому князю и Янушкевичу [Масловский 1933: 232, 243]. 28 декабря 1915 года (10 января 1916 года) Юденич начал действовать.

После нескольких дней боев с переменным успехом русские начали одерживать победу. Русские войска разбили 3-ю армию османов, нанеся серьезные потери в людях, взяв тысячи пленных и заняв город Кёпрюкёй, всего в 50 километрах от крепости Эрзерум, охранявшей весь регион Восточной Анатолии. Юденич хотел развить преимущество русских войск и атаковать крепость, но когда он затребовал больше снарядов, великий князь заупрямился. Боясь, что неудачная атака после одной из редких боевых побед обернется проблемами с общественностью, и зная о продолжающейся нехватке боеприпасов, Николай Николаевич решил проявить осмотрительность. Но по мере того как продолжались допросы турецких военнопленных, Юденич все сильнее убеждался, что силы противника полностью дезорганизованы и деморализованы. Он позвонил Николаю Николаевичу и попросил изменить решение. В ходе длительной беседы ему это удалось, однако великий князь настаивал, чтобы Юденич «взял на себя полную ответственность в случае неудачи». Не испугавшись, Юденич согласился [Масловский 1933: 249-260]. 2 (15) февраля

1916 года Юденич успешно атаковал крепость и взял ее «как игрушку» при относительно малых потерях [Лемке 2003, 2: 239]. Российская пресса немедленно ухватилась за первые хорошие новости за многие месяцы, превратив бой в крупное событие общественной важности. Престиж Юденича в военных кругах вырос. Что касается общества в целом, то великий князь захватил себе львиную долю уважения, и этот факт не ускользнул от внимания подозрительного императора [Лемке 2003, 2: 320]. Два месяца спустя войска Юденича двинулись на север к порту Трапезунд, который и заняли при помощи действовавшего все более активно и напористо Российского Черноморского флота 5(18) апреля 1916 года. Теперь все важные с военной точки зрения пункты Восточной Анатолии находились в руках русских. Но, как и в Персии, никаких решительных преимуществ получить не удалось. Русские доказали, что способны победить османские армии, и, разумеется, у них имелся потенциал для причинения дальнейшего ущерба противнику, но османы не вышли из войны, и война продолжилась.

Сражения также продолжились и на европейских фронтах России, отчасти потому, что Россия сохраняла преданность союзникам. Мартовская операция у озера Нарочь не смогла оттянуть значительные силы немцев прочь от Вердена. На апрельском военном совете в Ставке предполагалось решать вопрос о форме участия России в совместной кампании против Германии. На бумаге решение казалось ясным. Задача состояла в том, чтобы растянуть немецкие силы на два фронта до точки разрыва, а места наибольшего превосходства в живой силе, оружии и боеприпасах находились на российских Северном и Западном фронтах как раз напротив этих немецких позиций. К несчастью, командующие этими армиями по-прежнему страдали от позорного провала у Нарочи. Действительно, они все еще отражали контрнаступления немцев в районе, где был восстановлен статус-кво. Но вместо того, чтобы ответить решительным отказом, генерал Куропаткин, командующий Северным фронтом, и командующий Западным фронтом генерал Эверт решили затребовать невероятное количество людей и снарядов, прежде чем переходить к активным действиям.

Однако, ко всеобщему удивлению, новоназначенный командующий Юго-Западным фронтом генерал Брусилов выразил желание и готовность начать наступление. Даже когда генерал Алексеев сказал ему, что тот не получит ни крупных пополнений, ни гор боеприпасов, Брусилов остался тверд. Армии его фронта, утверждал он, будут готовы к весенней кампании. Для подобного оптимизма у Брусилова имелась причина. До нынешнего назначения он командовал 8-й армией, одним из немногих по-настоящему эффективных русских соединений. В 1914 году, когда 1-я и 2-я армии были в пух и прах разбиты в Восточной Пруссии, 8-я армия Брусилова успешно захватывала крупные территории в Галиции и Буковине. Его солдаты были среди тех, кто спустился с карпатских гор в 1915, чтобы вторгнуться в Венгрию, а потом отступал, когда после разгрома 3-й армии у Горлице их обошли с флангов. 8-я армия достойно билась во время Великого отступления, хотя и ей в нескольких случаях приходилось отступать. В целом, хотя войска Брусилова не всегда одерживали победу, счет их побед был намного внушительнее, чем у кого-либо еще в России.

Эти успехи объяснялись не только причудами фортуны. По всем свидетельствам, Брусилов был хорошим руководителем. В целом, его люди более профессионально взаимодействовали с гражданскими, в результате он пользовался уважением и мирного населения, и руководителей общественных организаций [An-sky 2002: 285]. Но более всего он известен своей способностью умело руководить подчиненными ему офицерами. Он настоятельно требовал, чтобы офицеры хорошо знали своих людей и зоны, за которые те несли ответственность, поэтому моральный дух в войсках был высок [Лемке 2003, 2: 399-408]. Кроме того, обладая заслуженной репутацией командира, который требовал от своих подчиненных – и вознаграждал – знаний и умений, а не знатного происхождения, Брусилов привлек и продвинул множество молодых армейских офицеров, «скромных, хороших специалистов», которые составили костяк «новой российской армии» [Stone 1999:233]. При Брусилове эти люди усердно трудились «как одна семья» и достигали поставленных целей. Это ситуация очень отличалась от других войсковых формирований России [Лемке 2003, 2: 509].

И все же одних знаний и умений было недостаточно, чтобы разрешить фундаментальные дилеммы, с которыми столкнулись наступательные силы на Восточном фронте. Самая главная проблема русского командования была общей для всех военных, независимо от того, на чьей стороне они сражались. Дело в том, что методы обеспечения прорыва противоречили тем, которые требовались для развития последующего успеха [Stone 1999 (1975): 235]. Чтобы прорваться сквозь линии, оснащенные обширной системой глубоких траншей, которые были защищены тремя и более поясами колючей проволоки, отлично расположенными пулеметными гнездами и орудийными батареями, военные стратеги полагали необходимой длительную артподготовку. Согласно исследованиям штаба Брусилова, требовалось либо 400 тяжелых снарядов, либо 25 000 легких, чтобы проделать 50-метровую брешь всего в одном поясе колючей поволоки [Dowling 2008: 42]. Иными словами, нужно было полтора миллиона легких снарядов, чтобы очистить километровый сектор фронта с тремя поясами колючей поволоки, прежде чем нанести удар по живой силе и вооружению противника. Но обеспечить столь мощный обстрел было невозможно. Запасы амуниции русских войск существенно увеличились, но не до такого уровня, в любом случае «второстепенный» Юго-Западный фронт не мог получить крупных резервов и боеприпасов. Когда командующий 9-й армией генерал П. А. Лечицкий написал Брусилову, сколько ему нужно снарядов исходя из расчетов штаба Брусилова, то затребовал 7800 тяжелых бомб и 300 000 легких «гранат». Брусилов ответил, что «теоретически подсчеты снарядов верны, но на практике это не обсуждается». Такого количества снарядов просто не было, и даже если бы они имелись, орудия не смогли бы столько отстрелять. Таким образом, армиям приходилось строить планы исходя из имеющегося количества. «Другого пути нет»[227].

Помимо этого, даже если бы снарядов и орудий было в достатке, такая бомбардировка указала бы даже самым недалеким командирам противника точное место готовящейся атаки и дала возможность увести войска на безопасную линию окопов, а также подготовить резервы для контратаки после окончания первой стадии сражения. В самом деле, учитывая превосходство немцев в воздухе и общую эффективность их разведки, немецкие и австрийские командиры часто могли сказать, откуда будут атаковать русские, еще до начала боя.