IV

Изучение истории Римской империи

Одна из первых попыток (не считая Гиббона) дать общий очерк истории Римской империи принадлежит английскому ученому Меривалю (1808–1894),[687] который еще в 1840 г. составлял краткий очерк истории Римской империи для «Общества распространения полезных знаний», но общество прекратило свою деятельность ранее, чем очерк был окончен. С 1850 г. начала выходить в свет его большая «Римская история в эпоху Империи» (History of Romans under the Empire). В предисловии он обращает внимание на «замечательную бедность нашей (т, е, английской) новой литературы сколько-нибудь подробным рассказом о наиболее интересном периоде римской истории». Он пишет, говорит он далее, потому что осталась недоконченной история Арпальда, но, хотя он называет себя поклонником и другом последнего, все же его основная точка зрения его совершенно иная. Первые два тома охватывают период от первого триумвирата до смерти Цезаря, карьера которого изображается как прелюдия к истории четырех последующих столетий. «Империализм его преемников величественно развился по плану, начертанному прозорливейшим государственным человеком мира». В предисловии к позднейшему изданию Мериваль заявляет, что нужно было бы начать с Гракхов. Тогда была бы ясна необходимость перестройки всего общества на монархической основе. «Римская олигархия была самой бесполезной тиранией, которую когда-либо видел цивилизованный мир. Человечество задыхалось от нищеты и унижения ради того, чтобы сотня фамилий могли иметь привилегию грабить и убивать друг друга. Она заслужила свою гибель, и ее разрушители были благодетелями своего рода». Мериваль был горячим поклонником сильной власти, и когда Луи Наполеон сделал в 1851 г. свой государственный переворот, он замечает, что сам на его месте сделал бы то же самое. Он допускает, что частная жизнь Цезаря была порочной, но его общественное дело было благодетельно. Два следующих тома Мериваль посвящает Августу — «гениальному человеку». Он отказывается видеть в ранней Империи деспотизм. Были плохие императоры, но в целом они держались сенатом в известных границах, и их правление принесло мир и счастье римскому миру. «Не было другого такого правительства в римской истории, в котором закон и обычай так заботливо соблюдались бы правящей властью, как императорское правительство от Августа до Пертинакса». Несмотря на свое сочувствие императорам Мериваль не оправдывает Тиберия и не идеализирует римское общество. Он допускает растущую тенденцию к деспотизму, хотя утверждает, что римляне так легко покорились ей потому, что сами были деспотами. После падения династии Юлиев события рассказываются более кратко. Все сочинение заканчивается Марком Аврелием, отчасти с целью избежать соперничества с Гиббоном, отчасти потому, что этим императором заканчивается конституционный период римской монархии.

Труд Мериваля был написан в то время, когда он не имел соперников и был ценным вкладом в историческую науку. Он отличается основательной ученостью и ясным и сильным изложением. Мериваль является убежденным и энтузиастическим адвокатом Империи. Он прекрасно объясняет тенденциозность Тацита, Светония и Диона и напоминает читателям, что они писали много времени спустя после описываемых ими событий. Он избавляет Клавдия от незаслуженного презрения и выказывает к периоду Флавиев такое же восхищение, какое Гиббон выражает перед Антонинами. Сам Домициан является у него реформатором. Если Т. Арнольд старался судить о правителях со слишком высокой точки зрения, то Мериваль требует слишком малого от человеческой натуры. Ослепленный внешними успехами Империи, он мало обращал внимания на ее внутреннюю испорченность. Он делает Цезаря и Августа вождями народной партии, основавшими свое правление на развалинах испорченной олигархии, вместо того чтобы видеть в них псевдодемократический деспотизм, подобный деспотизму Бонапартов. Книга теперь потеряла значительную часть своего достоинства, потому что базировалась исключительно на литературных источниках. Когда Мериваль начал ее писать, Моммзен и его сотрудники уже закладывали фундамент для более глубокого изучения Римской империи, приступая к изданию Corpus’a латинских надписей.[688]

Следующая за Меривалем общая история Римской империи была написана Германном Шиллером, учеником Моммзена, но его добросовестная работа лишена жизненности и отчетливости.[689] В ней нет ни глубоких мыслей, ни оригинальных сообщений, а видно лишь прилежание автора. Внутренней и социальной истории автор почти не касается, и книга его является сборником важнейших цитат по внешней истории описываемого им времени и отчасти по истории учреждений.

Неизмеримо выше ее стоит 3-й том «Всеобщей истории» Л. Ранке, вышедший почти одновременно с ней. В нем отчетливо намечено взаимодействие между политической и культурной жизнью. Очень оригинальна у Ранке мысль проследить тесную связь между политической оппозицией и перерождением религиозных воззрений. Вполне самостоятельны взгляды автора и на отдельных исторических деятелей и римских писателей, например Тиберия и Тацита.[690]Вопросу о причинах падения античной культуры посвятил обширное исследование Отто Зек (S е е с к О. Geschichte des Untergang der antiken Welt. 6 Bd.), каждый том которого сопровождается особым приложением с обширными критическими и библиографическими примечаниями. Среди причин гибели духовной жизни античного мира (исчезновения римской национальной идеи и заменой ее беспочвенным космополитизмом эпохи Империи, измельчания культуры путем распыления ее в массе населения; причем, распространяясь в ширину, она становилась все мельче и мельче; вторжения философского и религиозного мистицизма, подготовившего путь христианству) одной из главных Зек считает «искоренение лучших людей» (Ausrottung der Besten), принесенных в жертву при массовых политических убийствах.

Аналогичная тема, но в более сжатой и популярной форме, была темой лекций М. С. Корелина «Падение античного миросозерцания» (М., 1896; 2-е изд. СПб., 1901; первонач. в «Рус. мысли». 1892. № 6—11).[691]

С оригинальной точки зрения смотрит на вопрос о падении западной Римской империи казанский проф. Н. Васильева. Врач по специальности, он в своем сочинении «Вопрос о падении Западной Римской империи и античной культуры в историографической литературе и в истории философии в связи с теорией истощения народов человечества» («Изв. Об-ва археол., ист. и этногр. при Казан, ун-те», Т. 31, вып. 2–3. Казань, 1921. С. 115–248) старается объяснить падение Римской империи физическим вырождением ее правящих классов, которое в силу закона подражательности охватило все население, вызывая в нем индифферентизм к судьбе государства, опиравшийся на индивидуалистические стремления и философские построения, вроде атараксии эпикурейцев и апатии стоиков. Индивидуальное вырождение, сказываясь в неспособности давать жизнь потомству, естественно влечет за собой и приостановку прироста населения. Образуется пустое место, которое заполняется или «резервными народами» (германцами в случае с Римской империей) или «резервными классами» (как при падении Русской империи, с которыми сравнивает автор события III–IV вв. н. э.). Помимо этих двух симптомов (приостановки рождений и замены римской крови германской) автор отмечает еще следующие, в которых он видит несомненный результат одряхления народа: падение нравов, которое, по его мнению, является биологическим следствием истощения населения, упадок воинского дела, ненормальное развитие городской жизни, вызывавшее усиленную трату нервной энергии, в свою очередь способствовавшее дальнейшему вырождению, и, наконец, нездоровое направление мысли и литературы. И эпикуризм. и стоицизм своими индивидуалистическими тенденциями, своим побуждением к удалению от общественно-политической деятельности по принципу X&dc (liG>P6a<; («проживи незаметно») являются настроениями декаденса. «Нельзя вносить слишком много разумности в жизнь, не убивая жизни. Нельзя осуждать чрезмерность желания, ибо в желаниях жизнь, и чем сильнее желание, тем сильнее жизнь». Не социальные условия, а биологические причины вызвали, по взгляду автора, падение Рима. Работа, в общем, слаба по своей исторической документи-ровке, как сознается и сам автор, но любопытна как объяснение с чисто естественно-исторической, медицинской точек зрения некоторых исторических фактов и явлений.

Краткий, но полезный очерк двух первых столетий Империи дал проф. Бьюри, которому принадлежит и новое издание сочинения Гиббона «История упадка и разрушения Римской империи» (London, 1909), снабженное им дополнениями и исправлениями согласно новейшим исследованиям.[692] Биографии императоров, написанные Домашевским,[693] носят популярный характер и не имеют особого значения. В английской исторической литературе существуют две работы, посвященные эпохе империи и вышедшие за последнее время: В u s s е 1. The Roman Empire: Essays on the constitutional history from Domitian to Necephor. 2 vol. 1910, и Young G. F. East and West through fifteen centuries being a general history from В. C. 44 to A. D. 1453. 4 vol. London.

Из монографий, посвященых отдельным императорам, первое место по детальности и серьезной разработке вопроса занимает книга Гартгаузена «Август и его век».[694] В высшей степени важно для изучения эпохи Августа вышеупомянутое издание Моммзена «Monumentum Ancyranum» (2 ed. 1883). Августу посвящена небольшая статья Эд. Мейера «Hist. Zeitschrift» (1893; перепеч. в его «Kleine Schriften») и монография Зека «Augustus». Прекрасное обозрение жизни и правления Августа дает также статья М. И. Ростовцева «Август» в «Новом словаре» Брокгауза — Ефрона.

В ряде работ, посвященных императору Тиберию (Sievers. Studien zur romischen Kaisergeschichte; Stahr Ad. Tiberius. Berlin, 1863; Tyxen. Tiberius. 1896, и др.), современные исследователи не без успеха пытаются доказать пристрастность изображения Тацитом царствования преемника Августа.[695] Виллрих [696] пытался дать аналогию Калигулы, доказывая, что последний стремился к осуществлению идеала власти, якобы бывшего целью Цезаря. О Клавдии и Нероне есть старая работа Г. Лемана (Lehmann G. Claudius und Nero und ihre Zeit. Gotha, 1858). Эпохе последнего императора посвятил книгу Г. Шиллер (Geschichte des romischen Kaiserreiches unter Nero. Berlin, 1872), а Гендерсон в своей монографии о нем является типичным образцом реакции против традиционного представления об Империи. Напомню, что в большей части «Антихриста» Ренана речь идет об этом императоре. Домициану посвящена книга Gsell’n «Essai sur l’empereur Domitian» (Paris, 1894), основанная преимущественно на эпиграфических и нумизматических данных. Нерве посвящена латинская диссертация Гизена (Giesen. De imperatoris М. Coccei Nervae vita. Bonn, 1875). Для времени Траяна, о котором у нас сохранилось очень немного литературных данных, большое значение имеет предпринятое Цихориусом исследование изображений на рельефах Траяновой колонны в Риме,[697] а также исследование другого памятника, поставленного тем же императором в Добрудже.[698] Гадриану, этому «романтику на троне Цезарей», особенно посчастливилось: ему посвящен целый ряд монографий.[699] Его преемник Антонин Пий, несмотря на небольшое количество дошедших до нас сведений о его царствовании или, скорее, по этому самому, сделался предметом также нескольких работ.[700] Для царствования Марка Аврелия, как и для царствования Траяна, большое значение ввиду бедности и отрывочности наших письменных источников имеют рельефы римской колонны этого императора.[701] Из отдельных биографий позднейших императоров надо отметить биографии Септимия[702] и Александра[703] Северов и работу французского ученого Homo об Аврелиане (Essai sur l’empereur Aurelien, 1904). Полезна и вышеуказанная книга Чер-ноусова «Очерки по истории Римской империи 180–235» (Харьков, 1911). Поверхностный характер носит книга «Forquet de Dorn’a Les Gesars africains et syriens et l’anarchie militaire» (1905), сводящаяся к простому пересказу наших источников.[704] Каракалле посвящена монография Шульца.[705]

Значительные успехи сделало детальное изучение провинций при свете надписей, монет и археологии. Анализ О. Гиршфельда императорской администрации прибавил новые ценные штрихи к картине, набросанной его учителем.[706] Ряд ученых, в том числе и русских, посвятили свои труды выяснению положений отдельных провинций под римским владычеством: Desjardins написал подробную «Geographic historique et administrative de la Gaule romaine» (1876–1893). Фюстель де Куланж в своей книге, посвященной римской Галлии,[707] которую Камилл Жюлльен называет лучшей книгой по римской истории со времени Монтескье, представил мастерское изучение учреждений Империи. Сам Камилл Жюлльен, после приобретения известности своей работой о Верцингеториге, написал энциклопедический обзор римской Галлии.[708] Проф. Гаверфильд в ряде работ изучал римскую Британию.[709] Австрийский юрист Миттейс посвятил монографию детальному, основанному на папирусах и надписях, изучению перехода от эллинистического права к римскому в восточных провинциях.[710] Л. Ренье, Тутэн и другие французские ученые занимались преимущественно изучением истории местностей Римской империи в Африке, теперь принадлежащих Франции.

Африка и Египет в греко-римскую эпоху вообще являются предметом многочисленных работ. Интерес к этим провинциям был вызван и поддерживается многочисленными археологическими, эпиграфическими и папирологическими находками, важными преимущественно для экономической, в частности аграрной, истории (вопрос о крупных поместьях и колонате,[711] а также для истории торгово-промышленных отношений.[712]

Прекрасный очерк экономического положения Римской империи мы имеем в первой главе книги Д. М. Петрушевского «Очерки из истории средневекового общества и государства».

Хотя конституционная история Рима всего больше обязана Моммзену, значительные вклады в нее были сделаны и учеными, работавшими независимо от него. Подробно учреждения республики были изучены в «Римских древностях» Людвига Ланге (1825–1885)[713] Его осторожность составляет полный контраст с решительностью и определенностью Моммзена. В своем обзоре «Государственного права», который стремится представить римское правительство как организм, Ланге защищал антикварный метод на том основании, что, следуя пути Моммзена, конкретные факты могут быть принесены в жертву юридической концепции. Оба метода были необходимы, и метод Моммзена был невозможен для основания, заложенного работниками иной школы. Другого и более враждебного критика Staatsrecht Моммзен нашел в Мадвиге (1804–1886)[714] Известный датский ученый изучал в своей юности право, но скоро оставил его для латинской филологии. В старости, когда слепота положила конец его любимым занятиям, он продиктовал свое сочинение о римском государственном строе[715] Он заявил, что начать с магистратуры, а затем перейти к сенату и народу — значит построить крышу раньше фундамента. Моммзен объяснял политические формы современными теориями, и некоторые из его гипотез были натянуты и фантастичны. Мадвиг всецело отбросил попытку открыть те концепции, которые одни могут доставить глубокий взгляд на учреждения и их взаимную связь. Он трактует Империю по-старому, как учреждение, лишенное всякого конституционного характера. Он не имеет притязания использовать новый материал и является описателем, а не истолкователем. Пренебрегая надписями, он получил упрек от Отто Гиршфельда, что его труд устарел при самом своем появлении.

Средний путь между описательной и юридической школами занял Герцог в своей «Истории и системе римского государственного права»,[716] которая особо подчеркивает необходимость уловить дух римского публичного права и вместе с тем оспаривает, что это удалось сделать Моммзену. Большое значение имеет работа Виллемса о сенате. Оригинальный без преувеличения, одинаково компетентный в области истории и права, бельгийский ученый в своем труде сделал один из самых ценных вкладов в римскую историю, когда-либо сделанных, трактуя о составе сената и прослеживая его изменения с течением времени.[717] Он основывает свое изображение сената на составе этого учреждения, до плебициста Овиния (ок. 338–312 г. до Р. X.), предоставившего цензорам избрание в сенаторы лучших лиц, безразлично — как из патрициев, так и из плебеев. Наиболее интересная часть сочинения — подробно разработанный биографический список членов сената с 179 по 55 г. до Р. X. Моммзен, вообще не щедрый на ссылки на сочинения других авторов, делает исключения для Виллемса.[718] Позднее Виллеме начал исследование о сенаторском и всадническом сословии при империи, и его список сената 65 до Р. X. был напечатан его сыном.[719]

Несмотря на тщательное исследование жизни и культуры римлян крайняя бедность материала делает точное изображение цивилизации древнейшей республики вообще невозможным. Наиболее смелая попытка была сделана Фюстелем де Куланжем, предложившим полную интерпретацию римской цивилизации в пределах религии.[720] Ключевым камнем сооружения, как заявил он в «La cite antique», был культ семьи. Раннее римское общество, основанное на религиозном базисе, было просто и чисто. С распадом семьи наступил упадок республики. Хотя Фюстель де Куланж слишком упростил сложную проблему и стремился «отпереть жизнь столетий одним ключом», он представил все же чрезвычайно поучительную реконструкцию общества.[721] Менее гармоничные, но более убедительные картины религиозной жизни и мышления были нарисованы Виссовой [722] и Уордом Фаулером.[723] Многие стороны общества были основательно освещены Марквардтом. Цивилизация империи была темой нескольких выдающихся трудов. «Sittengeschichte Roms» Фридлендера, опубликованная в 1860 г., стала немедленно классической книгой. Пересмотренная после смерти автора группой специалистов, она до сих пор представляет самую полную картину римской цивилизации от Августа до конца Антонинов.[724] Почти одновременно с ней вышли увлекательные работы Гастона Буассье, «Римская религия» которого рассматривает вторжение восточных верований, рост императорского культа и философию Сенеки. Рассказ продолжает его позднейший труд «Падение язычества».[725] Внутренняя жизнь империи была недавно изложена С. Диллем обстоятельно и детально.[726] Империи, естественно, касались также и труды Ренана и Гарнака, Неймана и Рамзея, исследования де Росси в катакомбах и сделавший эпоху труд Кьюмона о митриизме.[727]