Случайные поступки

Мы подходим к Пиктону на Южном острове, и это великолепный путь. Паром целую вечность петляет между маленькими островками и холмистыми, поросшими деревьями мысами, прежде чем в поле зрения появляется наконец что-то большее, чем случайная отдельно стоящая ферма. Сам Пиктон – небольшой городок, аккуратный и тихий, он сильно отличается от оживленного Веллингтона. Когда наш трейлер выкатывается на берег, возникает ощущение, что мы прибыли в какой-то пограничный городок. Дороги широкие, а движение редкое. Это кажется чужим и, осмелюсь сказать, гораздо менее гостеприимным, чем хорошо знакомые мне места на Северном острове.

Я провел эту переправу в задумчивости, сосредоточенный на прохождении спокойных (к счастью) вод. Два больших острова Новой Зеландии разделяет пролив Кука, но я знаю, что прямо к востоку отсюда лежат тысячи миль Южной части Тихого океана, которые в конечном итоге достигают берегов Чили и Перу. К северу от Новой Зеландии, за исключением крошечных островов Тонга, Фиджи и так далее, тоже сплошной океан от Японии и Китая до восточных пределов России. А на юге раскинулась огромная ледяная суша Антарктиды. Неудивительно, что я чувствую себя изолированным и далеким от чего бы то ни было.

Единственное утешение для меня – это наше взаимопонимание с Дрю. Чувство одиночества преследовало его с тех пор, как он приземлился в этой чужой стране. Дома у него осталась девушка. Незадолго до его отъезда на эту «работу» у нее случился выкидыш, и я знаю, как ему хочется вернуться к ней, а не таскаться со мной по всей Новой Зеландии. По какой-то причине он решил, что сейчас самое время бросить курить. Решение, может быть, и мудрое, учитывая здешние цены на сигареты, но все-таки.

Стараясь избавиться от этой привычки, он продолжает покупать эти маленькие сигариллы со странным вкусом, которые продаются по одной, и пристрастился к электронным сигаретам. Я заметил его на палубе парома, он смотрел на тихие воды, без сомнения, как и я, наслаждаясь моментом без камеры, и я предложил свернуть ему настоящую сигарету. Мы курили молча, загипнотизированные еле заметным следом, оставляемым паромом, и, может быть, на какой-то миг оба почувствовали себя немного менее одинокими.

Майк поручил мне выступить со «случайными добрыми поступками». Он сказал: «Найди людей, которым нужна помощь, пусть даже в самых незначительных вещах. Дари людям цветы, обнимай незнакомцев, угощай бездомных обедом, оставляй на клейких бумажках дружеские записки, подойди и поговори со стариком на пляже, улыбайся людям и делай их день ярче».

Я совсем не настроен улыбаться. И самая большая проблема с этим заданием заключается в том, что его выполнение нелегко заснять на камеру. Это должно быть спонтанно. И я использовал слово «выступить», потому что боюсь, что именно так это будет ощущаться. Я хорошо понимаю, какая философия за этим стоит, но у меня слишком мало времени. Знакомый и потому успокаивающий Веллингтон остался позади, и я отправляюсь в дальнейшее путешествие по Южному острову, месту, не имеющему непосредственной связи с воспоминаниями о Майке. Стори работает в Реглане на Северном острове. Энди давно уехал.

Во многих отношениях я и так несколько раз выполнил это задание Майка. В парке в Гамильтоне по его указанию я переоделся хиппи и раздавал бесплатные объятия. Раскрашенный аквагримом и увешанный значками движения за ядерное разоружение, я несколько часов прятался в ожидании близящегося представления пьесы Шекспира на открытом воздухе, предлагая обнять незнакомцев и распространяя любовь. Я раздавал копии той фотографии, на которой мы с Майком маленькие. Я украсил ее словами Майка «я люблю объятия» и все еще таскаю с собой в бутылке в поисках подходящего места, чтобы бросить ее в воду, потому что она отказалась отплыть от пляжа Черного песка.

В Веллингтоне примерно за день до нашего отъезда мне пришлось уговаривать прохожих на улице поцеловать меня. Чего ради? Мне не разрешено рассказывать.

Словно какой-то мим-дегенерат, вооруженный только собственным обаянием, я должен был разрушить барьер между незнакомыми людьми и убедить их в преимуществах мимолетного физического контакта. В то время это казалось забавным и глупым, но я снова понимаю чувства Майка. Он был ужасно изолирован, пойман в ловушку своей слабеющей телесности, в конце был вынужден почти безмолвно полагаться на тех окружающих, которые его любили и были к нему привязаны, и они по доброй воле дарили ему объятия, поцелуи и прикосновения. Прикосновение было важно для Майка, будь то во время массажа, когда мы держали его за руку, или просто, когда мы сидели рядом с его инвалидным креслом, положив руку ему на колено или плечо. Неспособный сказать все, что он хотел сказать, Майк увидел то, чего многие из нас не видят: самодовольно шагая по жизни и беспечно держась с другими на расстоянии вытянутой руки, так легко не думать о том, хорошо ли незнакомым тебе людям, не тянуться к ним, не пытаться изменить что-то для них, игнорировать эту человеческую общность.

Я от природы необщителен, и мне иногда неловко вступать в разговоры с незнакомыми людьми. Это не постоянно включенная «функция». И это превратило очередное задание Майка, выполненное в Веллингтоне, в особое испытание. Мне пристегнули радиомикрофон и отправили меня на шумную, заросшую травой площадь с фонтаном. Площадь называлась Голубиный парк (название, которое говорит либо о таланте веллингтонцев называть все «в лоб», как оно есть, либо о необычной способности местных птиц читать). Вышеупомянутые голуби вместе с устрашающего вида чайками разгуливали с сытым видом среди своих соседей – людей, многие из которых хотели просто спокойно съесть свой сэндвич в обеденный перерыв. В чем заключалась моя миссия? Убедить кого-то из них, любого, в том, что мы уже встречались раньше, – по сути дела, подло поставить кого-то в такую неловкую ситуацию, чтобы он признал, что знаком со мной.

Первые две попытки явно не удались.

– Том! – окликнул я одного новозеландца, пока он пристегивал велосипед на цепочку к перилам.

Нет ответа.

– Том? Ты ведь Том?