Она вспомнила один из своих первых разговоров с Луизой, когда она говорила и говорила, думая, что несет чушь, а затем Луиза, как настоящий психоволшебник, отжала воду из ее бормотаний, пересказала услышанное вкратце и даже дала название тому, что Валенсия описала так сбивчиво и небрежно.

Это было поразительно.

– Моя психотерапевт однажды очень хорошо объяснила мне это. Рассказала о моем мозге. О том, как все работает. Она сказала, что мой мозг «ловит» образы или мысли и не отпускает их, пока мое тело не сделает что-то, чтобы помочь ему избавиться от них. И иногда это что-то почти… ожидаемое? Или, хм, обыденное? Например, многие люди боятся, что самолет рухнет на землю. Но дело в том, что мой страх коренится в чем-то неестественном, неожиданном – например, я могу зациклиться на мысли, что самолет разобьется из-за чего-то, что я сделала, или чего-то, что я не сделала, или сделала, но неправильно… – Вот и случилось, подумала она, вот и ушла под лед и теперь только шевелю губами да пускаю пузыри. И вот теперь Джеймс попрощается с ней и никогда уже не позвонит снова. Все звучало так естественно, так приемлемо, когда это говорила Луиза, но в ее собственном исполнении получилось совершенно иначе.

Она сделала паузу, и Джеймс сказал «ммм», как будто хотел, чтобы она продолжала, и она продолжила:

– И тогда… чтобы избавиться от страха, я должна сделать то, чего не сделала, или исправить то, что сделала не так, или… Иногда я не могу избавиться от страха, и тогда у меня начинается паническая атака, потому что задача мне не по силам и я ничего не могу с этим поделать. Это?..

– Да, – сказал Джеймс. – Смысл в этом есть.

– На самом деле его нет, – сказала Валенсия. – Так ведь?

– Нет, смысл действительно есть, – серьезно сказал он. – У моего двоюродного брата ОКР.

Она почувствовала, как опустились плечи, успевшие подняться до ушей. Он дал название; избавив ее от необходимости произносить это вслух.

– Ему приходится нелегко, – сказал Джеймс. – Из-за этой штуки люди не воспринимают его всерьез.

У нее даже челюсть отвисла.

– Точно. Все так.

– Извините, – сказал он. – Я вовсе не имею в виду, что знаю об этом все или не хочу выслушать вашу историю. Я просто имею в виду, что у меня, по крайней мере, есть контрольная точка. Я не говорю: «А, ОКР, это когда кто-то начинает сходить с ума, если что-то отклоняется от курса и идет не так, как предписано».

Джеймс засмеялся.

Он не жалел ее, не боялся и даже, казалось, был близок к тому, чтобы понять ее. Ну разве не чудо? Ей хотелось плакать. Это был идеал. Человек, самый близкий к совершенству из всех, кого она когда-либо встречала. И, по всей вероятности, она никогда не встретится с ним по-настоящему, потому что он живет в Нью-Йорке и у каждого есть обстоятельства, удерживающие их в соответствующих городах и странах: у нее – страх летать, у него – тысячи, может быть, сотни тысяч долларов долга по кредитной карте. И, кроме того, захочет ли он встретиться с ней? Она забегает вперед.

– Извините, – снова сказал Джеймс. – Надеюсь, я не доставляю вам неудобств. Есть у нас в народе такая черта: больше говорить, а не слушать. Вот и я такой.

– Нет. – Она покачала головой. – С вами действительно приятно разговаривать. И вдвойне приятно, имея дело с чем-то, что не многие понимают, встретить того, кто это понимает.

– Хорошо, – сказал Джеймс. – Это хорошо. Я рад, что могу быть для вас таким человеком.

Голова у нее почему-то стала теплой, как будто кто-то поджег ей волосы.

– Спасибо. – Ее собственный голос прозвучал вдруг непривычно громко. Она съежилась и огляделась. Норвин шел к ней с таким видом, как будто намеревался поговорить. – Извините. Э… мне нужно…