– Я запишу, – сказала она.

– Врушка, – сказал он.

– Что? Я запишу.

– Если бы вы действительно хотели это записать, то попросили бы меня произнести название по буквам. Невозможно просто взять и записать Лланфейрпвллгвингиллгогеричвирндробвилл, если вы не видите его перед собой.

– Хорошо. – Она послушно вытащила из сумочки свой список, положила листок перед собой, занесла ручку над бумагой и легким, шутливым тонном – как ей хотелось надеяться – произнесла: – Пожалуйста, произнесите это по буквам. У меня такое чувство, что вы в любом случае намерены вставлять это словечко в разговор столько раз, сколько только сможете.

– Конечно, так и есть. Я не для того научился выговаривать это, чтобы произнести только один раз и на этом закончить. – Он произнес название по буквам – специально для нее. Потом она попыталась повторить, и он рассмеялся, и ей захотелось сказать еще что-нибудь, что заставило бы его рассмеяться. У него был такой чудесный смех. Ее сердце начало вибрировать с еще большей частотой. Сочетание кофеина и разговора вполне могло оказаться для нее смертельным. Ей пришла в голову мысль, что, возможно, это нечто большее, чем просто ничего не значащий треп, что именно поэтому ее сердечко и колотится так сильно. Что вовсе не так уж плохо, внезапно подумала она. Почему бы не воспользоваться предоставленной возможностью и не позволить маленькой влюбленности расцвести в ее сознании. Какое-то время можно наслаждаться происходящим, а когда все закончится, ее сердце останется в целости и сохранности. Потому что это ненастоящее. Потому что его здесь нет.

В отличие от Питера, который не просто здесь, а даже слишком здесь, из-за чего ей бывает не по себе. Она взглянула на рисунок, и ее сердце снова затрепетало. Это, подумала она, непорядок. Не могла бы ты разобраться с этим? Разложить свои чувства по папкам «порядок» и «непорядок» и избавиться от одной из них?

– Итак, вопрос, – сказал Джеймс.

– О’кей.

– Есть ли какая-то особая причина, по которой вы боитесь летать? Или это нечто абстрактное? Или я вообще не должен задавать такие вопросы своему коллектору?

– Нет, все нормально, – сказала она, хотя на самом деле вопрос действительно был не из тех, которые должник обычно задает своему коллектору. А еще большинство людей, вероятно, не стали бы называть своим человека, который позвонил, чтобы взыскать долг. Кроме того, никогда раньше она ничьей не была и никому (кроме своих родителей) не принадлежала и теперь приняла этот титул немного настороженно, как будто кто-то, затаившись в линиях телефонных связей, только того и ждал, чтобы отнять его у нее. Другой сборщик долгов или кто-то еще.

Последовала пауза, и Валенсия вдруг поняла, что ей уже задавали этот вопрос.

– О, извините. Вы спросили почему.

– Только если вы хотите ответить.

Она хотела. До сих пор она говорила об этом только с Луизой, которая, похоже, не столько слушала, сколько отмечала «галочками» квадратики в своей странной маленькой игре в бинго с психическими заболеваниями.

– Думаю, – сказала Валенсия медленно, как будто диктовала что-то для записи, – думаю, причина, по которой я боюсь летать, в том, что я вроде как вообще всего боюсь.

– О’кей. – Джеймс задумался. – Как так вышло?

Она не отпугнула его своим объяснением, и это придало ей смелости. Сказать – все равно что прыгнуть в замерзшее озеро. Выложить все как есть, не думая, и лишь потом осознать, что ты уже с головой ушла под воду и умрешь от переохлаждения.

– Вышло так… – Она остановилась. Оказалось, что прыгнуть в воду было бы легче. – О’кей. Так вот…

Джеймс терпеливо ждал.