Глава 15

Зазвонил телефон, и Валенсия посмотрела на него, недовольно нахмурившись. Она не на работе, а значит, отвечать на звонки не обязана.

Но, конечно, она ответила.

– Алло?

– Здравствуй, Валенсия.

– Здравствуй, мам. – Валенсия устало опустилась на один из собравшихся вокруг кухонного стола стульев и прислонилась к общей с соседями стене. Из-за стены доносилась музыка.

– Валенсия, я звоню, чтобы узнать, когда ты приедешь навестить бабушку.

– Я не говорила, что приеду, – сказала Валенсия, застигнутая врасплох. И когда же это вопрос перешел от «Ты приедешь?» к «Когда ты приедешь?»?

– Знаю, знаю. – Мать говорила так, словно равняла голос по метроному. – Но тебе действительно нужно это сделать. Ей стало хуже. Она с трудом узнает нас, и если ты будешь откладывать, боюсь, не успеешь попрощаться.

– Мама, ты же знаешь, почему я не могу прийти.

– Нет, Валенсия. Я знаю, почему ты думаешь, что не можешь прийти.

Валенсия вздохнула. Она вспомнила, как в старшей школе подруги рассказывали о шумных, с криками, ссорах со своими матерями, об ужасных, оскорбительных репликах, которые они бросали, прежде чем выбежать из дома, хлопнув посильнее дверью. Она не могла представить ничего подобного в разговорах со своей матерью, всегда проходивших в спокойном, уважительном тоне. Ее мать принадлежала к тем тихим, никогда не повышающим голос женщинам, которые ни от кого не требуют уважения, но заставляют выказывать его других. Даже собственную дочь. Их разногласия никогда не выплескивались за грани приличия, подробно и взвешенно обсуждались и затем разрешались к взаимному удовлетворению.

Но теперь…

– Извини? – Голос прозвучал странно для ее собственных ушей. Сердитый. Резкий.

– Валенсия, все в мире могут ездить по шоссе. Если ты держишься в стороне от автострады, то потому лишь, что сама так решила.

Эти слова отозвались в голове Валенсии эхом, как удар грома. Некоторое время она ничего не могла сказать.

– Мама. Ты же знаешь. Знаешь, что происходит. Знаешь, как я… – Она попыталась удержать гнев, что было приятно для разнообразия, но он, как случалось всегда, уже выродился в другие, более болезненные эмоции. Злиться у нее получалось плохо; она часто видела, как этот огонь вспыхивает в других людях, но в ее груди он умирал прежде, чем успевал разгореться, смятый обидой или замешательством.

Мать не отступала и говорила так, словно у нее тоже шла война между гневом и болью.

– Валенсия. Ты принимаешь лекарства. У тебя есть вся помощь и поддержка, о которых можно мечтать. У тебя легкая жизнь. И в какой-то момент тебе нужно просто преодолеть…

– Просто преодолеть? Что? – Гнев вспыхнул снова, и Валенсия снова постаралась поддержать его, не дать ему погаснуть.