Радмила Милентиевич – сербка, бывший профессор современной европейской истории Городского университета Нью-Йорка и более двух десятилетий президент Всемирного сербского добровольческого фонда. Ее книга «Милева Марич Эйнштейн: Жизнь с Альбертом Эйнштейном», вышедшая в 2015 году, – впечатляющий труд объемом 489 страниц с 1 350 ссылками в конце тома – чрезвычайно хорошо написанная биография, созданная, безусловно, на основе обширного исследования. Автор обратилась к оригинальным источникам во многих инстанциях и опубликовала немало ценной информации, в особенности о периоде после расставания и развода Милевы с Эйнштейном. К сожалению, первый блок книги, где охватывающий период до брака и семейную жизнь Марич и Эйнштейна, испорчен множеством фактических ошибок и заблуждений, лишь небольшую часть которых я смогу разобрать здесь. Один из недостатков этой части книги в том, что автор склонна некритически использовать тексты Мишельмора, Трбухович-Гюрич, Уокера и Крстича как надежные источники информации, каковыми они на самом деле не являются. Порой она также делает заключения, не имеющие под собой документальной основы, и представляет их как неопровержимые исторические факты. Я начну с двух менее важных моментов.
Милентиевич пишет, что Эйнштейн и Марич «по своему выбору читали книги по физике – области, в которой оба показали блестящие результаты на финальных устных экзаменах». На самом деле на дипломных экзаменах по экспериментальной физике оценки у них были относительно высокие (оба получили 5 баллов по шкале от 1 до 6), по теоретической физике они получили 5 и 4,5 баллов соответственно. 4,5 балла Марич, скорее, следует назвать «средними», нежели «блестящими».
Следующий аспект касается Олимпийской академии, учрежденной Эйнштейном, Морисом Соловиным и Конрадом Габихтом вскоре после того, как Эйнштейн перебрался в Берн в конце января 1902 года. Изначально они встретились, когда Эйнштейн, в ожидании публикации объявления об обещанной вакансии в швейцарском патентном бюро, предложил себя в местной прессе как репетитора по физике и математике. Через несколько занятий Эйнштейн и его ученики настолько сблизились, что забросили уроки и стали регулярно встречаться за скромными трапезами, чтобы вместе обсуждать труды выдающихся ученых и философов – Эрнста Маха, Джона Стюарта Милля, Дэвида Юма, Анри Пуанкаре. В январе 1903 года Марич, став женой Эйнштейна, тоже стала присутствовать на собраниях так называемой Олимпийской академии, когда те проходили в квартире Эйнштейнов (что случалось чаще всего). Соловин написал после их свадьбы: «Это событие никак не повлияло на наши собрания. Милева, умная и способная, внимательно слушала нас, но никогда не вмешивалась в дискуссии». По словам Милентиевич, «Милева уважительно не вмешивалась в дискуссии Академии, поскольку это были официальные занятия, за которые и Соловин, и Габихт платили Эйнштейну». Однако она не приводит никаких доказательств, что после краткого периода репетиторства Соловин и Габихт продолжали общаться с Эйнштейном за деньги, и фактических подтверждений тому не существует.
Одна из наиболее значительных ошибок Милентиевич связана с историей Иоффе. Сначала она подробно представляет несостоятельное утверждение Эвана Харриса Уокера (из его письма 1991 года в Physics Today), что заметка Иоффе памяти Эйнштейна свидетельствует о соавторстве Марич в трех важных статьях Эйнштейна 1905 года. Автор соглашается и поясняет от себя: «Иоффе в 1905 году был ассистентом Вильгельма Рентгена, который тогда входил в редакционный совет «Анналов физики» и по должности рецензировал поступающие рукописи перед публикацией». Эту информацию она явно почерпнула у Трбухович-Гюрич, хотя в данном случае предпочла на нее не ссылаться. В любом случае, как мы уже показали в восьмой главе, утверждение не имеет под собой никакой основы, и Милентиевич не делает попытки показать, что это не так. Далее она приводит важнейший фрагмент из статьи Иоффе, посвященной памяти Эйнштейна, очевидно, в собственном переводе с русского языка:
«В 1905 «Анналы физики» опубликовал три статьи, которые заложили основы трех фундаментальных принципов развития физики двадцатого века. Они таковы: теория броуновского движения, фотоэлектрический эффект и специальная теория относительности. Их автором был дотоле неизвестный чиновник патентного бюро в Берне Эйнштейн-Марити». В скобках Иоффе поясняет, что «Марити – фамилия его жены, которая, по швейцарской традиции, прибавляется к фамилии мужа».
Здесь можно было бы ожидать, что Милентиевич объяснит, как написанное Иоффе подтверждает ее слова, что он, будучи ассистентом Рентгена, мог видеть те три подписанные статьи, и почему Рентген, физик-экспериментатор, оказался их рецензентом, если редактором «Анналов физики» был физик-теоретик Пауль Друде, а его консультантом по теоретической физике – Макс Планк. Вместо этого она заявляет: «Мало сомнений [
Мы имеем дело с очередным примером эмоционального и ничем не оправданного высказывания, сделанного автором научной работы, которое (вместе с некритическим пространным пересказом сомнительных утверждения Уокера, несомненно, покажется убедительным подавляющему большинству читателей. Милентиевич полностью поддерживает заявления Трбухович-Гюрич в этом аспекте, но читатели, скорее всего, ничего не знают, что те обоснованно опровергли.
Отметив «невероятную» продуктивность Эйнштейна в 1905 году в плане научных идей, Милентиевич задается вопросом: «Каким образом чиновник патентного бюро, занятый на службе по восемь часов в день, шесть дней в неделю, мог совершить такое?». На это мы уже отвечали в девятой главе. Милентиевич предпочитает не учитывать, что основная часть идей, отраженных в статьях 1905 года, вызревала по несколько лет (в случае со статьей о теории относительности – семь), и что он мог не только размышлять над своими идеями за конторкой в патентном бюро, но и обсуждать их с тремя знающими коллегами. Однако Милентиевич отвечает на свой вопрос так: «Питер Мишельмор стал первым из биографов Эйнштейна, кто признал, что это стало возможно благодаря участию Милевы и что она сыграла значительную роль в достижениях Эйнштейна 1905 года». Затем она приводит часто цитируемое, хотя и откровенно ложное утверждение Мишельмора: «[Милева] была сильна в математике не хуже Марселя [Гроссмана]», и добавляет его также широко растиражированное утверждение по поводу работы над статьей о теории относительности: «[Милева] помогала ему разобраться с некоторыми математическими проблемами». В таком контексте указание на Мишельмора как на одного из биографов Эйнштейна создает неверное впечатление, что эти утверждения следует воспринимать всерьез, как результат научного изыскания, хотя на самом деле, как мы уже говорили, его «Профиль» – чистой воды беллетристика, в которой воображаемые сюжеты переплетаются с воображаемыми диалогами (см. главу 5).
После ссылок на Мишельмора Милентиевич пишет, что Трбухович-Гюрич «в значительной степени отдает должное Милеве за ее непосредственный вклад в достижения Эйнштейна», и добавляет: «Трбухович-Гюрич также указывает, что “последующая работа Эйнштейна стала результатом достижений, полученных в период непосредственного сотрудничества с Милевой”» – словно утверждения Трбухович-Гюрич основаны на документальных свидетельствах, а не являются плодом бездоказательных размышлений. Милентиевич продолжает: «Что касается творческой роли Милевы в научных открытиях этого «года чудес», Трбухович-Гюрич пишет: “В работе Альберта Милева не участвовала как творец, им не мог быть никто иной, но она проверяла каждую его мысль, обсуждала ее и создавала математические выражения его идей в развитие квантовой теории Макса Планка и специальной теории относительности”». Это утверждение – не более чем выдуманное беспочвенное мечтание, не имеющее под собой документального основания. Милентиевич оправдывает свою ссылку на Мишельмора, тем, что он «имел возможность в 1962 году взять интервью у Ганса Альберта [Эйнштейна]», игнорируя, что первая часть его книги представляет художественную версию жизни Эйнштейна. Милентиевич также пишет, что Трбухович-Гюрич «опиралась преимущественно на свидетельства многих людей, у которых брала интервью для своей книги». Мы уже видели, насколько недостоверными являются подобные свидетельства со стороны заинтересованных лиц на примере Крстича, который на основе рассказов и пересказов воссоздавал сцены работы супругов «за одним столом» во время их недельного отдыха в гостях у родителей Милевы летом 1905 года. Любопытно, что Трбухович-Гюрич, беседовавшая с теми же лицами, не приводит ни одного подобного воспоминания (см. главу 9).
Марич и Эйнштейн расстались в 1914 году и официально развелись в 1919 году. Милентиевич пишет по этому поводу:
«Милева заявила свои права [на признание ее вклада в научные достижения Альберта] в соглашении о разводе, включенном в Свидетельство о разводе от 14 февраля 1919 года, в котором Нобелевская премия определялась как собственность Милевы. Только после трудных переговоров она смогла получить эту меру признания за свой вклад в научные достижения Альберта».
В обоснование первой фразы из приведенного абзаца Милентиевич ссылается на «Приложение» к своей книге, где содержится полный перевод текста Свидетельства о разводе. Она справедливо пишет, что в пункте 4 оговаривается, что ожидаемые нобелевские премиальные деньги «должны стать собственностью фрау Милевы Эйнштейн». Но, как мы видели в шестой главе, все было не столь однозначно: в том же пункте 4 уточняется, что проф. Эйнштейн «должен поместить этот капитал на счет в швейцарском банке», а в подпункте 4а дополняется, что «фрау Эйнштейн не будет иметь права распоряжаться капиталом без согласия проф. Эйнштейна», хотя «может свободно распоряжаться процентами». Более того, в подпункте 4б прописано: «в случае повторного брака или смерти фрау Эйнштейн… нобелевские премиальные, переданные фрау Эйнштейн… должны перейти детям, Гансу Альберту и Эдуарду». Тем не менее, поскольку Эйнштейн почти неизменно соглашался на просьбы Милевы, когда ей были нужны большие суммы денег, утверждение Милентиевич во второй части первого предложения процитированного выше абзаца по существу точно.
Второе же предложение из этого абзаца («только после трудных переговоров она [Марич] смогла получить эту меру признания за свой вклад в научные достижения Альберта») необоснованно. Не говоря уж о том, что Марич не имела доступа к основному капиталу нобелевских призовых без согласия Эйнштейна, мы уже отмечали (см. главу 6), что в обширной переписке между общими друзьями Эйнштейнов, которые выступали посредниками при обсуждении условий развода, нигде не упоминается, что Марич в ходе длительных переговоров поднимала вопрос о своем предполагаемом вкладе в научную работу Эйнштейна в качестве условия торгов.
Говоря о бракоразводном соглашении, Милентиевич утверждает, что письма, написанные Эйнштейном Марич осенью 1925 года, являются подтверждением, что та внесла «вклад в научные достижения Эйнштейна раннего периода». Я хочу проанализировать здесь соответствующие фрагменты из пространных переводов этих писем, сделанных Милентиевич, чтобы иметь возможность оценить достоверность ее выводов. В начале соответствующего эпизода она сообщает, что Эйнштейн совершенно неожиданно написал письмо Милеве (26 сентября 1925 года), в котором сообщил, что «составляет черновик завещания» и просит от нее и сыновей «нотариально заверенный документ о том, что по получении нобелевских призовых денег они отказываются от дальнейших притязаний на его имущество, “за исключением конкретно поименованного [мной], что принадлежит сыновьям в моем завещании”». (В пятом томе «Собрания документов» звучит так: «после получения нобелевских призовых денег» вместо «по получении…» – дело в том, что Марич к тому времени уже использовала значительную сумму из них).
Милентиевич пишет, не совсем точно (см. выше), что «по условиям соглашения о разводе нобелевские призовые деньги должны были стать собственностью Милевы, и она считала, что заслужила это по праву». По ее мнению, требование Эйнштейна «вынудило Милеву рассмотреть необходимость задокументировать свой вклад в научные достижения Эйнштейна раннего периода, вероятно, с намерением предать свои притязания публичной огласке». Она продолжает: «Предположительно имея это в виду, она попросила Альберта предоставить копии статей, опубликованных в «Анналах физики», над которыми они работали вместе, и передать их в Цюрих с Гансом Альбертом, который в это время гостил у отца».
Далее Милентиевич комментирует: «Это письмо Милевы к Альберту не сохранилось, но сохранилось подробное ответное письмо Альберта, датированное 24 октября [1925], в котором он, в частности, пишет: “Читая твое письмо, я бы почувствовал себя преступником, если бы не напомнил себе о реальных обстоятельствах”. Если бы она раньше дала Гансу Альберту поручение взять с собой желаемые публикации, Альберт отдал бы их сыну или отправил почтой Милеве. А сейчас, оказывается, больше «не осталось оттисков моих действительно самых значительных работ». А кроме того, “если я пошлю тебе несколько самых важных статей, оттиски которых у меня есть, тебе от них мало толку, ты их все равно не станешь читать”. Затем Альберт напоминает Милеве, что он для нее сделал в прошлом и что делает до сих пор».
В скобках следует заметить, что Милентиевич не точно перевела первую часть последней фразы Эйнштейна. Точный перевод выглядит так: «Если я пошлю тебе менее значительные статьи, оттиски которых у меня есть…»[15].
Далее Милентиевич пересказывает кое-что из того, что Эйнштейн сделал для Марич, и пишет: «затем Альберт нападает на Милеву, безжалостно даже по его стандартам», приводя соответствующий абзац из письма от 24 октября:
«Ты меня порядком рассмешила угрозой своих воспоминаний. Тебе не приходило в голову хотя бы на секунду, что никто не обратил бы ни малейшего внимания на твой бред, если бы человек, с которым ты имела дело, не сделал, возможно, чего-то значительного? Если человек – пустое место, то больше и сказать нечего, ему следует проявить сдержанность и заткнуться. Советую тебе так и сделать».
Отметив, что после этого выпада тон Эйнштейна становится более примирительным, Милентиевич напоминает о недостатках его характера: «Альберт был исключительно заносчив, эгоистичен и невнимателен к окружающим. Если его спровоцировать, он давал сдачи зло и безжалостно». Тем не менее, продолжает она, «Альберт по-своему заботился о Милеве. Он уважал ее мнение, чувствовал себя комфортно в ее обществе, сурово наказывал, если она перечила ему, оказывал помощь, когда она в ней нуждалась». И далее: «Милева отреагировала на резкие слова Альберта с такой кротостью и пониманием, что это произвело на него успокоительное действие. В письме от 1 ноября Альберт повторил свое требование сделать обязывающее заявление, заверив при этом, что его просьба не содержит никакой враждебности по отношению к ней или детям. Свою предыдущую несдержанность он объяснил следующим образом: