О том, как Доктор и Шкипер на плоту сплавлялись

Петрович и Палыч — выдающиеся герои. В тот год они не просто так приехали в Беловодье. Они приехали с целью. Цель их заключалась в том, чтобы, соорудив плот, спутешествовать на нём от лагеря Икс на Буй-Хеме до лагеря Игрек, что в ста километрах ниже, на Ух-Хеме, близ города, именуемого Шаг-до-Нар, у подножия священной Белой горы. И вот они принялись за сооружение плота.

Как сейчас вижу долговязого Доктора в этом процессе: вот он, как трудолюбивый, хотя и неторопливый муравей, несёт очень корявую лесину к сооружаемому плавсредству, и кажется, что это одна сутулая жердь зацепила и тащит другую. Помню и Шкипера: маленький, с крупной благородной головой на узеньких плечах, он идёт босиком, понурившись; оборванные штаны треплются по земле. И он тоже тащит какую-то деревяху… А вот оба вместе ковыряются у прибрежных камней: ржавой проволокой скручивают разнокалиберные брёвна топляка. Из палок корявой берёзы воздвигают стоячую конструкцию в виде буквы «хер»; к ней мостят что-то длинное и кривое, что должно будет, видимо, служить рулевым веслом…

И вот настал день, и плот заколыхался у камушков на волнах. Плот не плот, а, скорее, остров, бугристый и мохнатый.

Утро прошло в погрузке. Уж полдень; плот отвязан и отплывает от берега. Как будто это кусок болотистой земли с торчащими из него корягами двинулся в путь, и согбенные фигуры двух путешественников скрючились над его поверхностью, как два леших, нежданно-негаданно оказавшихся посреди чуждой стихии.

Провожали торжественно. Обнялись, попрощались. Дети долго бежали по берегу, размахивая ветками. Плот выплыл на середину, на быстрину, и скоро скрылся за поворотом…

…Так и плыли они, и несло их быстрое течение. На опасном месте возле Беловодска, где с Буй-Хемом бурно сливается Куй-Хем, плот принял крещение стремниной, но выстоял, потеряв одно из двух рулевых вёсел. Потом настала ночь. Утро следующего, солнечного, жаркого дня застало Доктора и Шкипера в том месте Ух-Хема, где его массивное русло начинает ветвиться, разбиваться, раскатываться на протоки, рукава большие и маленькие. Плыть здесь сложно: течение неравномерное, местами стремительное, вертит, крутит; то там, то сям водовороты. Мели подкарауливают. Не в ту протоку влетишь — попадёшь в безвылазный «залом». С единственным уцелевшим рулевым веслом маневрировать становилось всё сложнее. И наконец, побитый волнами плот налетел на мель возле какого-то из многочисленных островков, затрещал и стал разваливаться.

Стояла жгучая центроянская жара. Плаватели одеты были по погоде. На Докторе ничего не было, кроме брюк, а на Шкипере — совсем ничего, кроме тельняшки. И вот в этот-то момент плот затрещал. Они ещё пытались бороться за плавучесть, но скоро оказались в воде. Доктора отбросило к острову, а Шкипера в мгновенье ока вынесло на стремнину. Кто хоть раз попадал в течение больших горных рек, знает: всё совершается в секунды и сопротивление бесполезно. Выкарабкиваясь на отмель, Петрович успел лишь увидеть несколько раз мелькнувшие в волнах брёвна, голову и руку Палыча… Побежал, спотыкаясь, за ним по отмели… Кричал… В бурном водовороте хемского потока личность Палыча больше не появлялась. Долго ещё Петрович бегал по берегу, на что-то надеялся, кричал опять… К вечеру всё стало ясно. Собрал вещи, выброшенные на тот же берег волной, отправился искать путь на большую землю, горько оплакивая своего товарища. Перед закатом посчастливилось застопить моторку. Его подвезли до Белой горы к лагерю Игрек. Со слезами на глазах в наступающих сумерках обнялся он с товарищами, готовясь сообщить им трагическую весть.

Оставим здесь ненадолго Петровича и вернёмся на берег Ух-Хема поблизости от места кораблекрушения.

Палыч не погиб. Стремительное течение выбросило его на другой, южный, берег Ух-Хема. Оба берега здесь безлюдны, но к северному близко подходят горы, а от южного далее к югу тянется ровная, палимая солнцем степь, покрытая редкой и страшно колючей растительностью. Здесь нет селений и даже нет юрт. Ближайшее жильё — в тридцати километрах к востоку, в тридцати километрах к западу; если же пойти строго на юг, то километрах в пяти-семи пролегает трасса Беловодск — Ах-Тыдурак, проходящая мимо Белой горы. Отдышавшись, Палыч принял единственно возможное решение: идти на юг, выбраться на трассу. Но выполнить эту задачу оказалось непросто. На Палыче, как нам известно, не было обуви; идти же босиком по колючкам невыносимо больно. И всё же идти было надо. И Палыч стал на четвереньки и пошёл, как животное, ибо при распределении веса тела не на две, а на четыре точки опоры колючки впиваются слабее.

Зато площадь подставленной солнцу поверхности тела стала гораздо больше. И ответственнее. Через некоторое время Шкипер понял, что безжалостное центроянское солнце просто сожжёт и обуглит его абсолютно нагие чресла. Надо было принимать меры. Сняв тельняшку с плеч, он обмотал её вокруг чресел и на четвереньках двинулся дальше. По прошествии ещё какого-то времени оказалось, что плечи не менее тазового пояса страдают от ярости светила. Пришлось накинуть тельняшку на плечи, опять подставив зад солнцу. Так, то накидывая жалкую одежду на плечи, то обматывая её ниже поясницы, Шкипер на карачках прополз те километры, которые отделяли его от спасительного асфальта.

И вот она! Трасса!

Но радость его была преждевременна.

Водители пугались. Одинокий размахивающий руками мужчина без трусов и ботинок, в куцем и грязном тельнике, в тридцати километрах от ближайшего жилья… Машины проносились мимо, прибавляя газу.

Солнце клонилось к закату.

На счастье, проезжала мимо беловодская свадьба. Маячившая, как мираж, в предвечернем воздухе фигура заинтересовала публику, а так как публика была чрезвычайно пьяна, то не испугалась. Словом, через сорок минут (и за час до прибытия Петровича) лагерь Игрек был потревожен громкими автомобильными гудками. Со стороны Шага-до-Нар по пыльной колее мчался грузовик. В двух метрах от крайней палатки он резко затормозил; из кабины выпрыгнул Палыч в вышеописанном костюме и после первых объятий поведал историю гибели Петровича в волнах Ух-Хема.

Поэтому появление самого Петровича час спустя вызвало в лагере самую живейшую радость. Как, впрочем, у Петровича появление из начальнической палатки Палыча. В штанах.

О Беловодском Единоноге