Все мы, наследники Адама и Евы, больше всего на свете хотим того, чего не может быть. Увидеть хоть краешком глаза, попробовать хоть на один зубок… Протягиваем руку — и хватаем пустоту.
У Грина это называется «Несбывшееся». То, чего не бывает, что пронеслось мимо нас неуловимой светотенью и навсегда поманило за собой.
Оно-то, Несбывшееся, и есть на самом деле. А всё остальное, то, что мы называем реальностью, — в сущности, мираж. Искажённое отражение невидимого бытия.
Так, что ли?
Может быть. Не знаю.
В дополнение. Из области реальности. Или миража. Маленький узелок петербургского плетения.
Через несколько месяцев после представления, виденного нами во сне, друг и наставник Грина цирковой человек Куприн будет арестован чекистами за какую-то мелкую провинность перед революцией и доставлен в Революционный трибунал, в бывший особняк великого князя Николая Николаевича на Петровской набережной. Немного ранее в том же особняке на заседании ревтрибунала случалось выступать Бобрищеву-Пушкину: он, адвокат старой школы, защищал тут известного монархиста и думского дебошира Пуришкевича, обвиняемого в антисоветском заговоре. Примерно в то время, когда витийствовал сей адвокат, Ленину суждено было проезжать в автомобиле мимо цирка, и тут, на мосту через Фонтанку, его машину обстреляли. Что это было — теракт или попытка ограбления, — теперь уже не выяснить; стреляли в Петрограде часто по всяким поводам, но советская власть объявила, что теракт. Случилось это, кстати говоря, в день, когда совершается всякое такое, чего не может быть в другое время: в Новый год, аккурат первого января. И опять-таки после митинга, но не на манеже цирка, а вон там, в длинном здании, которое называется тоже Манеж — Михайловский. Машина была основательно продырявлена, так что её пришлось вскоре списать, но Ильич не пострадал. А Бобрищев-Пушкин, узнав о случившемся, произнёс на заседании трибунала речь с решительным осуждением покушения. Памятуя это, Ленин через пять лет объявит Бобрищеву амнистию. Тот вернётся из эмиграции в Совдепию и будет расстрелян в 1937 году.
Из пяти упомянутых в предыдущем абзаце личностей трое Александры, два других — Владимиры. Как высшие ордена Российской империи: три ленты красные, как революционный стяг, и две чёрно-красные, траурные.
Час девятый
Тьма
От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого; а около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или́, Или́! лама́ савахфани́.
— Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?
Стоявшие и глазевшие снизу вверх на кресты — не поняли, что это такое Он кричит. Удивились. Кто-то сказал:
— Илью зовёт.
Другой любопытствующий побежал, поднял с земли брошенную воинами губку.
— Оцета! Оцета дайте!
(Оцет — от латинского «ацетум» — уксус).
Нашли уксуса, напитали губку, воткнули на палку, протянули Ему.
— Посмотрим, посмотрим, что будет!
— А вдруг Илья придёт спасти Его?