Как только мне в голову приходили подобные мысли, я ускорялся, совершал немыслимые маневры и крутые повороты. Гнал машину на здания, закрывал глаза и тормозил в последний момент. Когда я возвращался домой в Северный квартал, меня трясло, а рук и ног я почти не чувствовал.
Ночь прошла, дорогами завладел утренний поток транспорта.
Я припарковался, вышел из машины и постоял немного на утреннем солнце, всем телом впитывая тепло.
На тротуаре снова валялись бычки, докуренные до фильтра. Но теперь они означали угрозу. Жизни и здоровью. Я огляделся – нет ли поблизости того, кто их оставил, потом ногой спихнул окурки на дорогу. Если Паррс говорил правду, то меня пасут. Мои враги – люди состоятельные, могут позволить себе подождать, когда я снова оступлюсь. Сразу вспомнился человек, который несколько дней назад следил за мной у «Темпла».
Дома я пошел на кухню, собираясь выпить. Початая бутылка оказалась пуста. Когда я успел ее прикончить? Я откупорил новую и налил себе пойла покрепче, но эффекта почти не ощутил. Потом принялся расхаживать по комнате. Паррс выразился предельно ясно. Следующая ошибка станет роковой. Но почему-то я чувствовал себя не загнанным в угол, а, наоборот, свободным. Паррс обрисовал, что будет дальше: я становлюсь ненужным, теряю работу и, соответственно, защиту.
Закономерная последовательность событий.
И ответ на все вопросы.
Я отдался этому ощущению, как теплу утреннего солнца. Мне вдруг стало понятно, каково мое положение и как действовать дальше. Я вспомнил высокомерие Оливера Картрайта. Я не знал всех обстоятельств его отношений с Софи, но не сомневался, что он сыграет на ее внешности, юности и принадлежности к женскому полу. А в случае со мной – на моем прошлом и работе. Моя полная противоположность, он шел по жизни легко, не попадая в замкнутый круг причинно-следственных связей, в то время как все остальные не могли из него выбраться.
Я взял ключи от машины и вышел из дома.
7
В юности я регулярно нюхал метамфетамин. Бывало, что нещадно перебирал. Так, что кровь шла носом или забывалось собственное имя. Я видел и слышал то, что не могло происходить в реальной жизни, и вел долгие оживленные беседы с умершими. Порой эта измененная реальность проникает в мою теперешнюю, трезвую жизнь, отчего события и люди то приобретают гротескный вид, то становятся лучше, чем они есть на самом деле. Иногда окружающая обстановка меняется почти до неузнаваемости, ее заполняют живые призраки, фантомы, сирены.
Все это время я не срывался, договорившись с собой, что в завязке я не навсегда. Что в следующий раз сделаю все по-другому. Разумно. Возьму тайм-аут, закрою жалюзи и отдамся ощущениям. Полностью приду в себя и через полгода повторю. Я лелеял эту фантазию, поскольку только благодаря ей мне удавалось оставаться «чистым».
Весь год я понемногу снимал деньги со счета и накопил приличную сумму. В случае чего никто не сможет установить, на какие средства куплены наркотики. Перед тем как выйти из квартиры, я зашел в ванную, посмотрел в зеркало. Мое отражение искривлялось и плыло, пока я откручивал болты и снимал зеркало со стены. За ним лежал сплющенный черный пакет с наличными и набором отмычек. Наркомания, кражи с взломом, ложь. Вот и все мое наследство. Прошло чуть больше часа, пакет прожигал дыру в кармане.
Было раннее утро, но в городе уже вовсю кипела жизнь. Жара становилась невыносимой. Погода словно вымещала на нас злость. Мой путь лежал на Корлтон-стрит. У автовокзала царила деловая суета. Меня охватило чувство, что в моей жизни неизменно повторяется одна и та же ситуация.
Я всегда сбегал сюда.
Обычно с карманом, полным накопленных или ворованных денег, которых никогда не хватало. Я убегал из детдомов. Куда пойти, вопроса не возникало. Только сюда. Иногда я доезжал до соседнего города, иногда успевал вернуться, пока меня не хватились. Мне вспомнились многочасовые отключки, ночевки на улице в ожидании, когда вокзал откроется. Первые заигрывания с девушками, с выпивкой, с наркотиками. Однажды я убежал сюда со своей первой любовью и пришел в себя только утром. Девчонка смылась с деньгами, оставив на моей ладони прощальное послание, написанное красной шариковой ручкой.
Идя по залу ожидания, я будто видел лица из прошлого. Веселые дисциплинированные пассажиры. Недовольные измотанные путешественники, едущие куда-то с семьей или по работе. Осоловелые после сна бродяги, пытающиеся выглядеть прилично и вымыться в туалете, пока их не выдворили на улицу. Бесконечные людские приливы и отливы большого города. В толпе безошибочно угадывались те, кто бежал от несчастной любви.
Я сел у таксофонов – редкости в наше время. Около них отирался бродяга. Оборванный, краснолицый калека с костылем. Рука и нога у него не действовали, и ему приходилось поворачиваться всем телом. Обильные татуировки на шее походили на воротник. Бродяга подковылял к первому аппарату и сунул пальцы в лоток для сдачи. Потом переместился к следующему. Обойдя по порядку все таксофоны, он вышел на улицу и исчез из виду, потом снова появился в зале. Процедура повторилась еще несколько раз. Время от времени бродяга поглядывал через плечо, дергая головой, так что со стороны это казалось просто тиком. Когда он в очередной раз вышел на улицу, я подошел к первому таксофону и засунул в лоток скрученные купюры.
Вернулся на место и стал ждать.
Спустя полминуты бродяга вновь подобрался к таксофонам, дергаясь при каждом шаге. Он запустил руку в лоток и с поразительным проворством забрал деньги, совершенно не изменившись в лице. Снова пропал на минуту. Потом вернулся, проверил все лотки и, клацая костылем по полу, покинул вокзал. Я подошел к таксофону, снял трубку и бросил в щель монетку. Набрал свой собственный номер, дождался гудка, повесил трубку. В лоток упала сдача. Не со звяканьем, а с мягким шлепком. Я извлек из лотка пакетик и вышел на улицу.