Ужасы той войны лежали в основе британского пацифизма, выражавшегося в практической деятельности организации «Союз клятв мира» и общем враждебном отношении к идее перевооружения, не говоря о новой войне. Политики в либеральном и лейбористском лагере хорошо знали об этом. Многие сквозь пальцы смотрели на чемберленовскую политику умиротворения фашистского диктатора, пока аншлюс Австрии и оккупация Чехословакии не произвели некоторое отрезвление. Общественная поддержка попыток премьер-министра договориться с Гитлером начала таять лишь к концу лета 1939 г. Чемберлена воспринимали как человека, пытавшегося предотвратить новую войну, а кто-то все еще продолжал обманываться постоянными призывами к «миру» со стороны Гитлера. Внутри Консервативной партии Чемберлен продолжал пользоваться огромной популярностью даже после своей отставки в 1940 г., когда на его место пришел Черчилль.

Но вскоре стало ясно, что в Германии перевооружение идет полным ходом. Гитлер, подобно своим поклонникам в Японии, также находился в поисках заднего двора для своей будущей империи. Германские политические теоретики, симпатизировавшие новому национализму, не стеснялись говорить об этом публично. Доктрина Монро стала универсальной моделью: если Южная Америка была задним двором, территорией под строгим надзором и полным экономическим контролем Соединенных Штатов и их корпораций – специально для того, чтобы держать европейских соперников на расстоянии, о чем в одностороннем порядке было объявлено президентом Монро в 1823 г., – то почему бы в таком случае немцам не захватить Европу? И с чего бы это японцам следовало ограничивать свою имперскую деятельность в Китае и Юго-Восточной Азии? Каждой державе – по своему собственному заднему двору.

После Мюнхенского соглашения 1938 г. между Германией и Великобританией, которым предусматривались дальнейшие уступки Гитлеру (включая Чехословакию), раскол в британском парламенте продолжился. Разница между сторонниками политики умиротворения и Черчиллем заключалась в том, о чем уже писал Николсон. Чемберлен, Галифакс и поддерживавшие их бизнесмены полагали, что классовые интересы тех, кто правил Великобританией, а также тех, от чьего имени они правили, будут соблюдены наилучшим образом, если заключить сделку с немецким выскочкой. Черчилль чуть раньше других понял, что в сфере перевооружения Великобритании следует держаться вровень с Германией – если и не в качестве подготовки к войне, то по меньшей мере для того, чтобы выглядеть сложным противником на переговорах.

К 1939 г. он уже понимал, что ставкой в игре на самом деле является существование Британской империи и британский суверенитет. По этой причине он был склонен предложить пряник, но так, чтобы собеседнику хорошо был виден кнут. Немцы уже дали понять, что хотят вернуть свои старые колонии, и англичане в принципе не возражали, если это было частью более обширного урегулирования. Обе стороны предпочли бы сперва дождаться поражения Советского Союза, что было в обоюдных интересах, как их представляли себе и в фашистских диктатурах, и в капиталистических демократиях, то есть во Франции и Великобритании.

Этому не суждено было сбыться. Немцы верно оценили, что преждевременная атака на большевистскую крепость – до того, как будет обеспечен надежный тыл, – может дать обратный эффект. В 1936 г. СССР по военной мощи сильно превосходил Германию. Вопреки распространенному мифу, вермахт никогда не обладал превосходством над Красной армией вдоль линии их соприкосновения. Напротив, превосходство советских войск было подавляющим: семь к одному по танкам – 24 600 находившихся в боевой готовности машин против 3500 немецких – и четыре к одному по самолетам.

Во время проведения советских военных игр в 1936 г. командовать войсками «немецкой стороны» был поставлен маршал Тухачевский. Джон Эриксон, ведущий историк Красной армии, пишет, что стратегия и тактика Тухачевского с поразительной точностью предсказали ход немецкого нападения в июне 1941 г. Тухачевский продемонстрировал, как «внезапным ударом» атакующие в первой волне могут обойти Красную армию с флангов. Эриксон рассказывает о том, что произошло вслед за этим:

Тухачевский не позволил заткнуть себе рот. В начале 1937 г. в Академии Генерального штаба он прочел свою последнюю лекцию, решительно настроенный исправить то, что, по его мнению, являлось серьезными недостатками в мышлении Егорова и других высокопоставленных командиров, а также упрекнуть генерала Иссерсона в чрезмерном оптимизме, в котором «гром победы» заглушал все прочее:

Через шесть месяцев, в июне 1937 г., Сталин и его приспешники решили провести чистку верхних эшелонов Красной армии. Тухачевский вместе с генералами Уборевичем, Якиром, Примаковым, Путной и Эйдеманом был обвинен в «измене» и расстрелян. В следующем году исчез и был объявлен погибшим маршал Егоров, который спорил с Тухачевским на военных играх. Маршал Блюхер, командующий советскими войсками на Дальнем Востоке, был расстрелян в ноябре 1938 г. Генерал Вацетис, занимавший высокую командную должность во время Гражданской войны, был арестован прямо в перерыве между своей лекцией и вопросами слушателей в здании Военной академии РККА им. М. В. Фрунзе.

«Эти децимации, – пишет Эриксон, – сводили старые счеты; сам Тухачевский навлек на себя ненависть Сталина еще в 1920 г.». Сочетание грубых ошибок, тщеславия и зависти со стороны Сталина и маршала Ворошилова привело к серьезной неудаче во время советско-польской войны 1919–1921 гг. В своих донесениях Ленину и Троцкому маршал придерживался дипломатического языка. Все знали, что бóльшая часть старшего комсостава Красной армии относилась к закадычному приятелю Сталина Ворошилову с полным презрением. Теперь этот «дилетант, посредственность, губошлеп» получил возможность отомстить.

Трудно сказать, что помогло Гитлеру больше – неизменная политика умиротворения, проводимая Великобританией после 1933 г., или решение Сталина расстрелять самых талантливых руководителей Красной армии в 1937–1938 гг. И практически невозможно спорить с тем, что, останься армейская верхушка СССР образца 1936 г. в живых, советское верховное командование смогло бы удивить немцев, гораздо раньше изгнать их с территории страны, сократить продолжительность войны и спасти миллионы жизней.

В самой Германии, как прекрасно понимали руководители Третьего рейха, в среде рабочего класса по всей стране оставались сильные очаги сторонников коммунистов и социал-демократов. Поражение или серия военных неудач в Советском Союзе могли пошатнуть немецкий национализм. Гораздо безопаснее, как они считали, будет сперва захватить Западную Европу, использовать ее ресурсы для наращивания германской мощи, а главный трофей оставить на потом. А что делать с «мировым островом» на севере Европы? Немцы предпочли бы видеть там квислинговскую монархию с восстановленным на троне герцогом Виндзорским, так чтобы Британская империя была нейтрализована Германией изнутри, а ее периферия уничтожена Японией.

Решение Гитлера создать Европейский союз силовыми методами сверху было неприемлемо для Лондона и Парижа. В свое время Великобритания сколотила контрреволюционный блок, чтобы помешать Наполеону захватить Европу, а 1815 год поставил точку в их споре. Могла ли она повторить прежний триумф, притом что в Европе у нее практически не осталось союзников? Чемберлен, французский премьер-министр Даладье и их сторонники зашли слишком далеко в деле умиротворения немцев. Немцев требовалось остановить, доказывал Черчилль, до того, как дела примут совсем дурной оборот. Эта позиция в общих чертах совпадала с позицией, занятой Лейбористской партией, которая обеспечила Черчиллю поддержку в парламенте. В отличие от Черчилля, лидер лейбористов Клемент Эттли и его партия поддерживали сторону республиканцев в испанской гражданской войне, а сам Эттли, отряхнув пыль со своей старой униформы времен Первой мировой войны, надел ее и посетил с визитом интернациональные бригады, сражавшиеся на фронте. После войны Эттли разворачивал обратно антифашистов – беженцев из Испании.