Черчилль писал, что самым поразительным в позорной сделке в Мюнхене было то, что она произошла публично, предательство было сделано открыто и без тени смущения. Он указывал, что давление французов на Румынию могло бы позволить Советскому Союзу перевести 30 дивизий через румынскую территорию в Чехословакию. Позорное поведение западных стран, писал Черчилль, дало советскому правительству ясное представление о безразличии, с которым Париж и Лондон относятся к своему союзнику. Напрашивался вывод, что на эти две столицы полностью полагаться нельзя. Англичане и французы вели себя так, словно Советского Союза не существовало. “За это безразличие мы впоследствии дорого заплатили”.

По заключении мюнхенской сделки президент Бенеш выступил по радио: “Не ожидайте от меня ни единого слова упрека. Но вот что я скажу: жертва, которую нас заставили сделать огромна и бесконечно несправедлива”. Он проследовал в Лондон, чтобы там создать правительство в изгнании.

Несколько членов британского кабинета в знак протеста вышли в отставку. Так, к примеру, сделал первый лорд адмиралтейства Дафф Купер. В палате общин он говорил экспромтом в течение 40 минут и даже враждебное его идеям большинство в палате общин не могло промолвить ни слова: “Я призываю коллег посмотреть на эту проблему не только как на чехословацкую. Возможно, придет такое время, когда из-за поражения Чехословакии начнется европейская война. Придет время и мы будем участниками этой войны, мы не сможем избежать этой участи”. В палате общин Черчилль встал в позу, ставшую для него обычной: пристальный тяжелый взгляд в зал, челюсть вперед, ноги расставлены, большие пальцы за лацканами пиджака. “Я хочу сказать самые непопулярные и самые нежеланные слова… Мы потерпели полное и безусловное поражение… Грабитель, грозя пистолетом, потребовал один фунт. Получив его, он потребовал два… Молчаливая, скорбящая, покинутая, брошенная Чехословакия отступает в темноту. Она претерпела это будучи связанной с западными демократиями… Через некоторое время, не через годы, а через месяцы Чехословакия будет включена в нацистский режим. Мы присутствует при катастрофе гигантского масштаба, в которую попали Великобритания и Франция. Давайте не обманывать себя в этом. Но не думайте, что это конец. Это только начало схватки. Это только первый глоток из той горькой чаши, которую нам придется испить”.

Выступая в Веймаре, Гитлер указал на своего островного врага: “Если бы мистер Черчилль меньше имел дело с предателями и больше с немцами, он увидел бы, что берется за безумное дело, ибо я могу заверить этого человека, который словно бы живет на Луне, что в Германии нет сил, противостоящих режиму - только силы национал-социалистического движения, его лидеры и защитники”. Фюрер предупредил, что, если Черчилль вернется к власти, Германию ждет война. Видимо, Гитлер пытался расколоть английское общественное мнение. Как пишет А.Дж.П.Тейлор, “это была колоссальная ошибка. Гитлер мог делать все, что он хотел в Восточной Европе, он мог сокрушить Чехословакию или вторгнуться на Украину. Но ему следовало бы оставить английских политиков в покое. От этих слов популярность его противников лишь укреплялась”.

Как и предсказал Черчилль, Гитлер не остановился на границах западных областей Чехии. Черчилль сидел вместе с Антони Иденом в курительной комнате палаты общин, когда вечерние газеты сообщили о пересечении германскими войсками новой чехословацкой границы. Гитлер лично прибыл в Прагу и объявил германский протекторат над всей Чехией.

Выступая 17 марта 1939 г. в Бирмингеме Н.Чемберлен словно очнулся от кошмара. Он отложил подготовленный проект и произнес совершенно новую речь экспромтом. В ней он перечислил все обещания Гитлера, в том числе и гарантии Чехословакии (“Это последние территориальные претензии, которые мы имеем в Европе. Я больше не заинтересован в чешском государстве”). В свете германского вероломства английский герой Мюнхена изменил, наконец, свою точку зрения на ход событий в Европе. Позднее Черчилль говорил, что, если Чемберлен “не смог понять Гитлера, то и Гитлер недооценил природы британского премьер-министра”. Он воспринял его цивильный вид и страсть к миру, как полное проявление его личности и думал, что зонтик является его символом. Он не понимал, что Н.Чемберлен, “как истинный англичанин имел характер и не любил, когда его обманывают”. И, обманутый в Мюнхене, он теперь дал гарантии Польше.

Окружение Черчилля сопротивлялось тому, чтобы столь тесно и однозначно связать себя с судьбой Польши. Бусби писал Черчиллю: “Это самый сумасшедший шаг, когда-либо предпринятый нашей страной”. Бусби разговаривал с Гитлером более часа и когда фюрер сказал ему, что намерен использовать Польшу как трамплин для вторжения в СССР, он увидел в глазах Гитлера “безошибочные признаки сумасшествия”. Гитлер заверил Бусби, что Германия “не намерена атаковать Британию и Британскую империю, но, если Англия станет польским или русским союзником, у него не будет выбора”. И теперь, к ужасу Бусби, Чемберлен давал “неожиданные безоговорочные гарантии без каких-либо гарантий русской помощи”. Б.Лиддел-Гарт, крупнейший военный теоретик, расценивал гарантии Польше как “глупый, бессмысленный и плохо обдуманный жест”, который “отдает судьбу Британии в руки хозяев Польши, людей сомнительных и переменчивых убеждений”. В знак протеста Лиддел-Гарт ушел с поста военного корреспондента “Таймс”. Дафф Купер записал в дневнике: “Никогда в нашей истории мы не отдавали в руки одной из малых стран решение о вступлении Британии в войну”.

Суждение Черчилля не было однозначным. Он писал о проявившемся со стороны Польши “аппетите гиены” во время раздела Чехословакии. В 1938 году воевать вместе с чехами против немцев имело смысл. Теперь же, после шести лет “примирения” правительство просило молодых людей “отдать свои жизни за территориальную целостность Польши… В худший возможный момент и в наименее благоприятных обстоятельствах было принято решение, означавшее гибель десятков миллионов людей”.

Почему примирители бросились к Польше, не успев договориться с СССР? Согласно Лиддел Гарту, Галифакс - правая рука Чемберлена “полагал, что Польша в военном смысле ценнее России”. И это мнение преобладало на Даунинг-стрит тогда, когда, по словам Лиддел Гарта, польские генералы “все еще связывали все свои надежды с огромной массой кавалерии. В этом отношении их идеи отстали от своего времени на восемьдесят лет, поскольку бессмысленность кавалерийских атак была доказана уже во время гражданской войны в Америке”. Игнорируя мировой опыт, польский лидер - полковник Йожеф Бек вел себя так, словно вермахт был равен по мощи польской армии. В Берлине же подписали планы выступления против Польши девяносто восьми дивизий (против тридцати польских), командиры которых полностью осознавали значение моторизованной техники.

Прибывшего в Лондон 3 апреля премьера Бека Чемберлен спросил, куда, по его мнению, будут нанесены следующие удары Гитлера? Бек с отсутствующим выражением лица ответил, что, видимо, речь пойдет о колониях. Чемберлен спросил о возможности для СССР оказать помощь Польше. Бек ответил, что “любая форма ассоциации между Польшей и Россией” будет означать войну между Польшей и Германией. Может ли Польша гарантировать помощь Румынии? - Пусть та будет предоставлена сама себе, - ответил Бек. Он пошел в своем самоослеплении еще дальше: Риббентроп “недавно заверил меня”, что Германия не претендует на Данциг. - Ослабил ли Польшу захват немцами чешских заводов “Шкода”? - Вовсе нет. В области военного снаряжения Польша “большей частью обеспечивает себя сама”. Черчилль задал Беку только один вопрос: “Вы будете возвращаться в Польшу в Вашем специальном поезде через Германию?” Когда тот ответил утвердительно, Черчилль заметил: “Я думаю, что пока у Вас еще есть время”.

На рассвете 7 апреля 1939 г. итальянские войска выступили против Албании. Р.Батлер примчался с этой вестью на Даунинг-стрит, 10, чтобы увидеть премьера кормящим птиц. Ему было непонятно замешательство окружающих: “Я уверен, что Муссолини не выступит против нас”. И продолжал кормить птиц.

К Черчиллю в Чартвел в этот день на ланч приехал Макмиллан. Он впервые увидел Черчилля за работой. Секретари составляли досье, телефоны звонили, карты разбросаны по всему дому. А Черчилля волнует лишь один вопрос: “Где расположен британский флот”. Как выяснилось, он разбросан по всему Средиземному морю. Из пяти линкоров один стоял у Гибралтара, второй у Кипра, три остальных в итальянских портах. Здесь же была подготовлена потрясшая палату общин речь о необходимости собрать военно-морские силы в кулак. У Макмиллана, по его словам, на всю жизнь осталось ощущение “силы и энергии, быстрого марша событий. Среди всего колеблющегося лишь Черчилль стоял незыблемым и уверенным в себя”.

По мнению Черчилля, подобно тому как Чехословакия была прецедентом агрессии против Польши, агрессия Албании послужит прелюдией итальянских действий против Греции и Югославии. Черчилль полагал, что Британия не должна оставлять эти страны на произвол судьбы - в противном случае Германия и Италия усилятся до такой степени, что смогут перерезать “сонную артерию” Британской империи - Суэцкий канал, ведущий к Индии и доминионам. 9 апреля 1939 г. Черчилль написал Чемберлену: “Сейчас решается судьба балканского полуострова. Если государства, находящиеся здесь, окажутся уязвимыми для германского и итальянского давления, то в конечном счете они будут вынуждены пойти на соглашение с Берлином и Римом. Наши позиции здесь будут утеряны. Мы будем привязаны к Польше, но изолируем себя от других стран, лишимся надежд на создание союза, который был бы для нас спасением”.

Хотя Черчилль переживал тяжелые времена, в нем начинает ощущаться прилив энергии. Однажды он сам сказал, что “политики вырастают из трудов и забот. Они ожидают падений, они надеются на подъем”. Упорство должно быть их отличительной чертой - это самая сложная, но и самая важная наука. Вхождение Гитлера в Прагу подняло авторитет Черчилля: он предупреждал. Гитлер счел нужным лично упомянуть Черчилля (с целью подчеркнуть несопоставимость их влияния): “В конце концов, за Черчилля могут проголосовать четырнадцать, двадцать или тридцать тысяч. Но за мной стоят 40 миллионов”.

Черчилль, однако, уже тоже мог говорить о миллионах. После марта 1939 года число читающих его статьи выросло необычайно. Его теперь печатали “Иллюстрейтед Лондон Ньюс” и “Дэйли мейл”. В США его статьи запросил “Кольерс”. Он в эти дни часто обращался к истории, чтобы помочь миллионам англичан вернуть веру в себя. Да, Германия за последние семьдесят лет укрепила свой военный авторитет, но Британская империя была и остается крупнейшей империей, которую когда-либо видел мир. И непобедимой на протяжении почти тысячи лет.

Черчилль обратился к широкому полотну - “Истории англоговорящих народов”. Он буквально упивался сценами борьбы маленького острова против всех стихий и бурь. Именно к этим месяцам относится: “Писать большую и обстоятельную книгу - словно иметь друга и компаньона, к которому ты всегда можешь обратиться за утешением и успокоением, чье общество все более привлекательно”. Он пишет издателю: “Я работаю очень упорно и ложусь обычно в час или два ночи”. Возможно, это был единственный способ спастись от убийственного ожидания. Как полагает У.Манчестер, “гордость и внутренняя устремленность были тем встроенным в него гироскопом, который никогда не подводил и вел его вперед… приглашенные им иностранцы прибывали в Лондон, садились на вокзале Виктория в поезд, идущий в Окстед и вскоре их встречал Уинстон. Польщенные, они садились в его автомобиль, не зная, что вручают свои жизни худшему водителю Британской империи”.

А вечером, дописывая очередной эпизод, он погружался в прошлые века. В его истории всегда были правые и виноватые, белые и черные, он не признавал морального бессилия. Приехавшему У.Липпману Черчилль обрисовал свой план победы в текущей ситуации: “Ограничить потери на Дальнем Востоке; исключить распыление флота; договориться с Японией. Центральную Европу следует мобилизовать как единое целое подобно тому, что было в 1914 году. Тогда Германия имела десять мобилизованных в Чехии и Словакии дивизий. Теперь она держит здесь шесть дивизий в качестве оккупационных войск. Венгрия, Югославия и Румыния опасны и ненадежны. Польша - новая сила, а позади ее Россия. Нечего и говорить, что Германия не окружена. Единственный действенный аргумент - сила. Незачем кроить политику по меркам Геббельса. Нужно следовать своей линии. В случае германской мобилизации мобилизовать флот; в случае первых же провокационных действий перерезать германские железнодорожные коммуникации в Европе и бросить им вызов”.

* * *

Муссолини и Гитлер 22 мая 1939 года подписали т.н. “Стальной пакт”, обещая использовать силу для обеспечения жизненного пространства своим народам. В случае вступления одной стороны в войну, другая обязывалась “немедленно прийти на помощь в качестве союзника, поддерживая союзную сторону всеми вооруженными силами на суше, в море и воздухе”. Как утверждал Гитлер, к первой годовщине Мюнхена у него будет более 7 млн. солдат во всех родах войск. Он полагал, что этот пик, возможности которого не следовало упускать. Приказы об уничтожении Польши уже были отданы. Ничто не могло остановить хорошо смазанную военную машину Германии. В будущем она могла предполагать лишь относительное ослабление своей мощи.

Антигитлеровская коалиция имела возможность сдержать Гитлера только противопоставив Германии адекватные силы и с Запада, и с Востока. В “Мировом кризисе” Черчилль писал, что в первой мировой войне западные союзники смогли продержаться три года только потому, что огромная армия царя сковала немцев с востока. Об этом следовало помнить. Советский Союз стоял на пути нацистских завоеваний, каждый мог прочитать об этом в “Майн кампф”. Черчиллю не нужно было доказывать, что он противник большевиков. Но теперь речь шла о выживании Британской империи, и он говорил в палате общин и повсюду, что нуждается в пяти миллионах Красной армии. “Россия представляет собой колеблющийся противовес на весах мира. Трудно даже измерить поддержку, которая может поступить из Советской России… наша задача: максимум возможного сотрудничества. Разумеется, в свете прошлого опыта трудно ждать автоматической помощи. Но ответ на возникающую ситуацию дает то, что Советская Россия в высшей степени затронута амбициями нацистской Германии. Никто не может сказать, что не существует солидной общности интересов между западными демократиями и Советской Россией… Величайшей глупостью, которую мы могли бы совершить, явилось бы отчуждение в отношении этого нашего естественного союзника”. Выход для Британии - забыть тяжелое прошлое и сформировать тройственный союз с Францией и Россией.