Чувствительным для престижа Черчилля было его унижение в связи с матримониальными проблемами британской монархии. В 1935 году королем стал Эдуард Восьмой, решивший жениться на разведенной американке Уоллис Симпсон. Премьер Болдуин публично объявил, что госпожа Уоллис в качестве королевы неприемлема для английского народа, для нынешнего правительства и для любого будущего правительства. Король Эдуард предпочел любовь трону. Черчилль в одиночестве защищал короля. Идя вопреки общественному мнению, 7 декабря 1936 года он высказался в этом духе в палате общин и вынужден был с позором - под крики коллег - сесть на место - редкое унижение. Но неистребимый романтик в отношении короны, Черчилль отказался изменить точку зрения.

7 марта 1936 г. Германия ввела войска в демилитаризованную Рейнскую область. Весь мир ожидал реакции Франции и Англии, двух главных гарантов Версальского договора. Находившийся в Лондоне министр иностранных дел Франции Фланден потребовал от премьер-министра Англии Болдуина предпринять необходимые меры. Согласно его информации, германские войска в Рейнской области имели приказ отойти, если встретят вооруженное противодействие. Он не требовал никаких подписей, подкреплений войсками и тому подобного, он просил лишь подтверждения союзнической солидарности. На это Болдуин ответил, что его страна не может пойти на риск войны “если существует хотя бы один шанс из ста, что за вашей полицейской операцией последует война, я не имею права вовлекать в нее Англию”.

Отвергнутый всеми, Черчилль обрисовал палате общин, какими будут следующие шаги нацистов. На очереди Австрия. За ней последует Чехословакия, которая после аншлюса окажется окруженной. Завладев Восточной Европой, Германия повернет на Запад против Франции и Англии. Чтобы побудить французов отреагировать на оккупацию немцами Рейнской области, Черчилль изменил привычке всей жизни - встал на рассвете и выехал в Лондон, чтобы встретиться с Фланденом. Черчилль видел возможность мобилизации сил не только Франции и Англии, но и Польши, Чехословакии, Австрии, Югославии, Румынии. “На стороне союзников в грядущей войне будут превосходящие силы. Для того, чтобы победить, им нужно только действовать”. Вечером перед комитетом по иностранным делам палаты общин он развернул карту, на которой показал все страны, готовые помочь англо-французам в борьбе против Германии.

12 марта 1936 года с Фланденом беседовал Невилль Чемберлен. Он сказал, что общественное мнение страны не поддержит санкций. Ради умиротворения Германии он готов предложить ей “колонию”. (Чемберлен ошибался: Гитлер не нуждался в колониях, он желал господства в Европе. Роббентроп объяснил молодому английскому министру иностранных дел Идену, что Германия заинтересована в “жизненном пространстве” в Европе). Отчаявшийся Фланден на пресс-конференции в Лондоне предпочел забыть о дипломатическом языке. “Сегодня весь мир и особенно малые нации смотрят на Англию. Если Англия приступит к действиям, она поведет за собой Европу. Если вы обозначите свою политику, весь мир последует за вами, и вы предотвратите войну. Это ваш последний шанс. Если вы не сможете остановить Германию сейчас, все кончено. Франция не сможет больше обеспечить свои гарантии Чехословакии, потому что это невозможно географически”. Если Британия не выступит, Франция с ее небольшим населением и устаревшей промышленностью будет лежать у ног перевооружившейся Германии. Англия может достичь понимания с Гитлером сейчас, но пауза не может быть продолжительной. Если Гитлера не остановить сегодня, война неизбежна.

Наступил решающий момент продемонстрировать сдерживающий механизм Лиги наций. 13 марта 1936 г. Черчилль писал: “Если международный суд найдет, что претензии Франции справедливы и в то же время не взыщет средств удовлетворения претензий Франции, тогда коллективная безопасность окажется призраком”. Потерпев поражение в своих попытках мобилизовать общественное движение за вывод немецких войск из демилитаризованной Рейнской области, Черчилль с горечью заявил в палате общин: “Мы не можем гордиться нашей внешней политикой последних пяти лет, безусловно это были годы несчастий… Нарушение статуса Рейнской области создает опасность для Голландии, Бельгии и Франции”. Черчилля ни в коей мере не успокаивало строительство на французской границе гигантской “линии Мажино”. Мобильные средства ведения войны уже сделали бетонный пояс статичной обороны устаревшим. Черчилль произнес 6 апреля 1936 г. пророческие слова: “Создание линии фортов на французской границе позволит германским войскам сэкономить на обороне этих мест и даст возможность главным их силам совершить обходное движение через Бельгию и Голландию… Положение в Центральной Европе меняется. Балтийские государства, Польша, Чехословакия, Югославия, Румыния, Австрия и другие страны окажутся в опасности в тот момент, когда эти оборонительные работы будут закончены”.

Чувствуя, что он находится на поворотном рубеже исторического развития Европы, и видя преступную инерцию британской внешней политики, Черчилль приложил чрезвычайные усилия для того, чтобы изменить точку зрения правящей консервативной партии. В конце марта 1936 г. он выступил перед комитетом консервативной партии с наиболее, пожалуй, полным и детальным обоснованием принципов британской внешней политики на протяжении длительного исторического периода. “В течение четырех столетий внешняя политика Англии заключалась в том, чтобы противостоять сильнейшей, наиболее агрессивной, более всего стремящейся к доминированию державе на континенте и, в частности, предотвратить попадание Нидерландов в руки этой державы. С точки зрения истории, эти четыре столетия представляют собой цепь последовательных усилий. Несмотря на непрестанную перемену имен, фактов, обстоятельств и условий, постоянство английской внешней политики следует отметить как одну из самых примечательных черт в истории расы, наций, государств и народов. Более того, нужно отметить, что в всех этих случаях Англия, следуя своему курсу, ставила перед собой самые тяжелые задачи. Она противостояла Филиппу II Испанскому, выступила против Людовика XIV при Мальборо, против Наполеона, против Вильгельма II Германского в тех случаях, когда гораздо легче и соблазнительнее было бы присоединиться к сильнейшей стороне и поделить плоды его завоеваний. Однако мы всегда выбирали более сложный курс, присоединялись к менее сильным державам, создавали их коалицию и таким образом развивали и лишали надежд континентального военного тирана, кем бы он ни был, какую бы нацию ни возглавлял. В результате после четырех столетий битв мы сохранили свободу Европы. Я не знаю ничего, что могло бы ослабить или изменить справедливость, мудрость, ценность того, что вело вперед наших предков. Я не знаю ничего в военной, политической, экономической, или научной области, что заставило бы меня думать, что мы не должны или не можем двигаться той же дорогой. Германия не боится никого. Она вооружена лучше, чем когда бы то ни было. Ее возглавляет группа отчаянных игроков, которым сопутствует удача, очень скоро они вынуждены будут выбирать, с одной стороны, между экономическим и финансовым крахом, внутренним недовольством и - с другой стороны - войной, которая приведет к германизированной Европе под нацистским контролем. Поэтому, мне кажется, что присутствуют все старые условия и снова наше национальное спасение зависит от того, сумеем ли мы собрать опять все силы Европы для сдерживания возглавляемых Германией попыток. Мои три главных предложения заключаются в следующем: первое - мы должны выступить против державы, претендующей на доминирование. Второе - мы должны признать, что Германия при современном нацистском режиме быстро создает новые виды оружия. Третье - объединившись в рамках Лиги наций, мы можем овладеть контролем над будущим агрессором”.

В свете жалкого поведения Парижа и Лондона бельгийский король Леопольд пришел к заключению, что на союзников полагаться нельзя и денонсировал договор о военном союзе. Теперь французские войска могли войти в Бельгию только после вторжения в нее Германии. По словам британского военного историка Хорна, “стратегия” “линии Мажино” была разбита одним ударом”. Принимая 18 мая Буллита, друга Рузвельта, министр иностранных дел Германии фон Нейрат сказал: “Как только фортификации на Западе будут завершены и страны Центральной Европы поймут, что Франция не может вторгнуться на германскую территорию, они переменят ориентацию своей внешней политики и в Европе образуется новое созвездие союзных стран”.

В эти дни Черчилль потерял один из самых надежных источников своей информации - видного чиновника Форин-оффиса Ральфа Виграма. После неудачного визита Фландена в Лондон Виграм проехал по занятой немецкими войсками Рейнской области. Его шокировали дети, игравшие под руководством солдат в военные игры, снежки имитировали гранаты. Как позднее писала Черчиллю его жена Ава Виграм, по прибытии домой “он сказал мне: “Теперь война неизбежна, и это будет самая ужасная война. Не думаю, что я увижу ее, но вы увидите. Ожидайте теперь, когда бомбы начнут падать на наш маленький дом”. У Виграма было чувство личной вины: “Мне не удалось убедить людей здесь, что стоит на кону. У меня не хватает сил убедить их. Уинстон всегда понимал, что происходит, и у него достаточно сил, чтобы пойти до конца”. Под влиянием депрессии Виграм покончил с собой.

* * *

Британия теряла авторитет среди малых стран. В 1914 году она вступила в войну из-за поруганного бельгийского нейтралитета. Ныне же крупнейшая мировая империя отказывалась гарантировать права нейтралов. Этот поворот британской политики отталкивал потенциальных союзников и усиливал в них профашистские силы. В довольно короткое время выросли ряды фашистских организаций в Австрии, Чехословакии, Польше, Данциге, Болгарии, Румынии, Венгрии. Ослабление Британии давало шанс пронемецким силам в Европе.

28 июля 1936 г. премьер-министр Болдуин слушал Черчилля в кругу делегации членов палаты представителей и палаты лордов. Премьер всегда был хорошим слушателем. Черчилль открыл это совещание: “Первое, мы находимся перед лицом величайшей в нашей истории опасности. Второе, у нас нет никакой надежды разрешить нашу проблему иным путем, кроме как действуя в тесном союзе с Французской республикой. Лишь союз британского флота и французской армии может спасти нас”. На этой встрече Черчилль потребовал рекрутирования пилотов среди выпускников университетов, увеличить выпуск самолетов, обеспечить безопасность портов - Лондона, Бристоля, Ливерпуля, Саутхемптона; определить место функционирования правительства, если Лондон будет разбомблен, обеспечить сохранность запасов нефти, создать прибор для определения летающих предметов - радар, провести мобилизацию военной промышленности.

В ответ Стэнли Болдуин сказал, что милитаризация создаст перерыв в развитии промышленного производства, который “может отбросить внешнюю торговлю страны на много лет назад”. Черчилль парировал: какая польза в британском кредите, если Гитлер установит свою штаб-квартиру в Букингемском дворце, рейхстаг - в палате общин, а англичан загонит в концентрационные лагеря? Премьер-министр заверил парламентариев, что до этого дело не дойдет. Что же так успокаивало умиротворителей в Лондоне и Париже? Мы можем с полным основанием указать на слепую веру в то, что Гитлер не бросится на Запад, что его главная цель лежит на Востоке. Такой спасительной мысли придерживались в Британии Болдуин и Чемберлен. Они полагали, что от Гитлера можно откупиться, что есть цена, заплатив которую можно обратить фокус немецкой динамичности на великую русскую равнину. С этого времени (1936 г.) начинаются активные действия английской дипломатии по умиротворению Германии посредством дипломатических переговоров. Имея теперь перед собой документальные свидетельства, мы видим, что не было цены, ради которой гитлеровская Германия отказалась бы от достижения гегемонии в Европе.

Из современников тех событий яснее всех эту страшную истину на Западе понял Черчилль. Но это понимание отнюдь не увеличило его влияния в стране. Напротив, отойдя от “основной дороги”, он обрек себя на одиночество. Возможно низшей точкой его отстраненности был 1937 год. Американская писательница, прибыв в Чартвел вспоминает, как, прогуливаясь по парку, она увидела Уинстона Черчилля сидящим “на берегу пруда в потертом пальто и поношенной шляпе, трогающего воду палкой, словно в поисках исчезнувшей золотой рыбки”. Это было время, когда Черчилль был максимально удален от центров принятия решений. Скончался Остин Чемберлен, прежде помогавший ему. Умиротворители во главе с Невиллем Чемберленом правили страной. Для Черчилля оставались два поля деятельности - палата общин и пресса. В течение одного лишь 1937 года он написал более ста статей в различных газетах - от правой “Ивнинг стандарт” до левой “Ньюс оф Уорлд”. Его статьи перепечатывали в десятках городов во всем мире. Это был оплот его политического влияния.

В этих статьях Черчилль выработал программу конкретных действий: “Прежде всего мы должны скрепить наш союз с Францией”. Черчилль выступал также за создание вооруженных сил Лиги наций. С его точки зрения, Англия и Франция - две великие страны Европы “вдвоем могут взнуздать любой шторм и нанести удар любой восставшей темной силе”. Черчилль искал союзников в правительстве. У него восстановились рабочие отношения с сэром Томасом Инскипом, ответственным за координацию проблем обороны. По его просьбе Черчилль сделал обзор того, какие военные запасы производятся Британией. (Заметим, что министерство военных запасов было создано лишь весной 1939 г., т.е. три года спустя - это были годы, когда Германия лихорадочно вооружалась).

Между тем, Германия продолжала свой путь к насильственному европейскому решению. 25 ноября 1936 г. послы всех представленных в Берлине стран были вызваны в германское министерство иностранных дел, где перед ними огласили детали антикоминтерновского пакта, подписываемого Германией, Италией и японским правительством. Создавался союз трех агрессоров.

В начале 1937 г. Черчилль в течение двух часов беседовал с Риббентропом, германским послом в Британии. Посол старался “обаять” непримиримого английского политика, по-своему интерпретируя цели Германии. Главенствующим мотивом было то, что Германия более всего нуждается в дружбе Англии. Риббентроп мог бы занять пост министра иностранных дел Германии, но специально попросил Гитлера послать его в Лондон для налаживания англо-германских связей. Германия, обещал Риббентроп, будет стремиться сохранить британскую империю. Возвращение германских колоний пока не актуально. Германия хотела бы получить от Британии свободу рук на Востоке Европы, где она надеется расширить жизненное пространство для своего растущего населения. В будущем Польша войдет в состав Рейха. Для его существования необходимы также Белоруссия и Украина - только оттуда могут быть получены сельскохозяйственные продукты для германской нации. Единственное, чего просит Берлин от Лондона - это не вмешиваться в германскую политику на Востоке Европы.

Черчилль вспоминал, что на стене висела большая карта и посол часто подходил к ней, чтобы проиллюстрировать свои мысли. Черчилль признал, что у Британии далеко не лучшие отношения с Советской Россией, что “мы ненавидим коммунизм так же как и Гитлер”. Но у посла не должно быть сомнений в том, что Великобритания никогда не предоставит Германии возможность единоличного доминирования в Центральной и Восточной Европе. Черчилль и Риббентроп стояли перед картой Европы, когда английский политик говорил все это. Риббентроп внезапно обернулся и сказал: “В таком случае война неизбежна. Гитлер полон решимости. Ничто не остановит его и ничто не остановит нас”. После этого резюме собеседники вернулись к своим креслам. Черчилль был рядовым членом парламента, узы официальной лояльности не сковывали его, и он мог говорить на данную тему достаточно свободно. “Не следует недооценивать Англию. Это своеобразная страна и не все иностранцы понимают ее душу. Не судите по политике нынешнего правительства. Когда великая задача будет поставлена перед этим народом, все возможное будет сделано правительством и британской нацией”. Черчилль помолчал и затем повторил: “Не следует недооценивать Англию. Если вы вовлечете нас в еще одну мировую войну, мы приведем весь мир против вас, как это было в последний раз”. Посол Риббентроп резко поднялся и сказал: “Англия на этот раз не сможет повести за собой весь мир против Германии”.

В своей лондонской квартире Черчилль записал по памяти содержание беседы и вскоре она стала достоянием премьер-министра и министерства иностранных дел.

В мае 1937 года Стэнли Болдуин уступил пост премьер-министра Невиллю Чемберлену. Хор славословия громко звучал в адрес уходящего премьера, но Черчилль выразился кратко: “Наконец, нас покинула эта старая репа”. Новые люди стали определять внешнюю политику страны, самыми влиятельными были четверо - сам премьер Чемберлен, Саймон, Гор и Галифакс. Во внешней политике они стремились к улучшению отношений с Италией и Германией. Чемберлен по существу пообещал признание итальянского завоевания Абиссинии, как предварительного условия разрешения двусторонних противоречий с Муссолини. Он был готов обсудить с Германией вопрос о передаче Гитлеру некоторых прежних германских колоний. Немцы увидели шанс договориться с Британией и мирным способом достичь доминирования в Европе. Следовало лишь нейтрализовать непримиримых политиков среди англичан. Посол Риббентроп дважды приглашал Черчилля посетить с визитом Германию и встретиться с канцлером Гитлером. Черчилль отказался, полагая, что, как частный гражданин, он не сможет говорить на равных с канцлером, а это означает, что их встречи могут быть неверно интерпретированы.

Теперь Черчилль еще внимательнее изучал карту Европы в чартвельской “комнате карт”. Увеличивалось число тех, кто, рискуя карьерой, готов был снабжать его секретной информацией. Среди информаторов Черчилля были три члена кабинета Чемберлена. Из военного министерства ему писал сэр Эдмунд Айронсайд, из штаба ВВС - маршал военно-воздушных сил и несколько офицеров, из адмиралтейства - несколько адмиралов, из министерства иностранных дел - ведущие чиновники. К нему поступали донесения послов практически изо всех крупных столиц. Три французских премьера - Блюм, Фланден и Даладье присылали ему аналитические обзоры. Вместе с Даладье они выяснили, что за 1937 год немцы увеличили численность своих вооруженных сил в семь раз. Даже ставший руководителем британской разведки Десмонд Мортон был удивлен объемом и точностью информации Черчилля. Очевидец вспоминает, как даже утром в постели, приступая к первому за день коктейлю, Черчилль сравнивал данные из Берлина с сообщениями любовницы одного из помощников Муссолини.