– Ну, вот и отдых, доченька…
Может, жара вызвала болезнь в его мозгу, и он спутал ход времени, но когда крестьянин оглянулся, он увидел шагах в пяти от себя узколицую женщину в черном одеянии и маленькую девочку лет трех, пристроившихся на относительно сухом клочке земли. Крестьянин посмотрел на пустыню, туда, где, казалось, только что возникла подвижная черная точка, но сейчас там ничего не было, кроме песка, ослепительно горящего на солнце… Наваждение? – Крестьянин тряхнул головой. Да, знойный воздух так обманчив! Сколько путешественников было сбито с толку видениями прекрасных городов и благословенных оазисов с живой водой прозрачных озер, которые беспощадно растворились в дрожащем зное, унося с собой надежду на выживание.
– Мама, я устала, – пожаловалась девочка.
– Приляг у меня на коленях и вздремни, – ласково ответила женщина.
– Добрый человек, – обратилась она к крестьянину. – Не оставь милостью моего ребенка. Дай ему глоток воды.
Крестьянин подошел к своей сумке, покопался и извлек небольшую кожаную фляжку. Молча подал женщине.
– Пей, Нефру.
Девочка потянулась к фляге, припала к ней пухлыми губками и стала жадно пить. Она была так хороша, что крестьянин невольно улыбнулся, залюбовавшись нежным существом, словно сошедшим с небес.
Когда девочка утолила жажду, женщина велела ей вернуть флягу хозяину, поблагодарила его за доброту, но к воде так и не прикоснулась.
– Сама почему не пьешь? – удивился крестьянин.
– Мне не надо, – отозвалась едва слышно она и две легкие тени легли под глазами, большими и некогда прекрасными, но истомленными каким-то горем.
Крестьянин бросил фляжку в сумку и опять взялся мотыжить, но то и дело поглядывал на незнакомок, примостившихся в тени больших пальм. Он недоумевал: откуда взялась девочка, ведь женщина шла по пустыне совершенно одна?! Но поскольку на размышление времени у него не было, он не придумал лучшего объяснения, чем то, что девочка, видно, сидела на спине матери. Такой ответ его почти удовлетворил, хотя он и не мог вспомнить, чтобы у женщины была какая-то ноша. Много непонятного происходило в этот день – такое порой случается. На мгновение крестьянину почудилось, что он пребывает в каком-то сне. Он решил, будто женщина и ее дочурка только привиделись ему. Однако, в очередной раз обернувшись, он нашел на прежнем месте одну спящую девочку, уютно свернувшуюся в жухлой траве. То, что матери не было поблизости, поначалу не взволновало крестьянина. Но проходило время, а мать все не появлялась.
Встревоженный, крестьянин огляделся по сторонам, потом влез на скользко-волокнистый ствол пальмы и увидел далеко в пустыне знакомую черную точку. Женщина бежала прочь от оазиса. Зачем она шла в зев пустыни? – ведь ей там не выжить! Почему она бросила ребенка? Со стороны пустыни начинало наносить колючие раскаленные песчинки. Поднимался ветер. А черная точка упрямо двигалась ему навстречу и вскоре совсем исчезла в сплошной желтой пелене поднятого ветром песка.
Мужчина спустился на землю и склонился над спящей. Девочка во сне была еще прекрасней. Он не удержался и прикоснулся своей мозолистой ладонью к ее лбу. Та легко вздохнула во сне. Голова ее оставалась лежать на мягкой земляной кочке, как на материнских коленях, и крестьянин с шумом втянул в себя воздух.
Глава 2. 1372 год до Рождества Христова.
Египет. Уасет.
Через двенадцать лет Египет вступал в новую эпоху – великий фараон Амонхотеп III, да царствует он вечно, ушел к своим божественным предкам, оставив после себя малолетнего наследника. С утратой властителя в стране прекращалась целая эпоха, останавливалось летоисчисление. И возобновлялось опять – с приходом молодого фараона, отсчитывая каждый год его правления, как новую эру.
Эту страну, благословенную и процветающую, основали очень давно жрецы, хранители великих знаний могущественных предков. Они обладали тайнами, ведали науки, но не стремились к власти, ибо сама власть нуждалась в них. Но шли века, и с каждым новым правителем все труднее приходилось жрецам, все упрямее и несговорчивее становились фараоны, не желающие ни с кем делиться властью.
Жрецы были усердны и терпеливы. Они хранили молчание и чувствовали, что когда-нибудь настанет их время.
Старшего сына Амонхотепа III они воспитывали с особой неутомимостью, поощряя его талант, рвение и удивляясь той безропотности, с которой он сносил все тяготы жреческой жизни. Амонхотепу было уже двадцать восемь, и за все годы учебы в храме он ничего не видел, кроме этих стен, прохладных даже в самую жестокую жару. Жрецы опасались отпускать его от себя, и он свыкся со своей странной участью. Погруженный в вечные раздумья, нелюдимый и незаметный, для многих он был как бы невидимкой, бесшумной тенью наследника великого трона, второе десятилетие своей жизни проводящего в служении Амону-Ра. Его преданность священным книгам и воле богов для всех была очевидной. Поэтому верховный жрец не задумывался, кого сделать новым повелителем Египта после смерти Амонхотепа III. Его выбор был определен задолго до этого дня. Может, еще тогда – двенадцать лет назад, в золоченом зале, во время разговора с повелителем Египта.