Но он уже выбежал на площадку. Прыжками преодолел марш. Йохана на площадке не было. Чёрт, чёрт, чёрт! Проклятый мальчишка! Ну, гадёныш, если ты...

    Да, дверь была не закрыта. Только прикрыта, но между ней и косяком оставался зазор, через который просачивался на площадку запах.

    Он осторожно толкнул её и ступил в прихожую. По тому, с какой силой сквозняк вогнал в его ноздри отвратительный смрад, он сразу понял, что шкаф открыт. Прожужжала возле лица муха.

    Прикрыв за собой дверь, на цыпочках подобрался к гостиной и заглянул. Бледный как смерть Йохан забился в ближний к нему угол и во все глаза смотрел вглубь комнаты. Эриксон не видел, на что он смотрит, но ему и не надо было видеть.

    В один прыжок он очутился рядом с мальчишкой и схватил его за плечо.

    - Это не я, - закричал он, наклоняясь, прямо в перекошенное страхом лицо. - Это не я убил его! Слышишь?

    - Кто это там? - бледные губы Йохана скорее обозначили, чем произнесли этот вопрос. - Кто это, господин учитель?

    - Я не убивал его, - кричал Эриксон, тряся мальчишку как пыльный мешок. - Слышишь, это не я. Это вы, вы все его убили!

    Он смотрел в это испуганное лицо, но не видел его, словно перед глазами натянули тусклую целлофановую плёнку - только расплывчатое светлое пятно, на котором чернела клякса открытого рта мальчишки.

    - Гадёныш, - шептали его губы, - гадёныш. У вас ничего не выйдет, понятно?!

    - Отпустите мальчика, господин Эриксон, - произнёс за спиной знакомый голос.

    Он обернулся. Из инвалидной коляски смотрел на него Габриэль Клоппеншульц. Смотрел одним глазом, потому что на втором сидела жирная чёрная муха. Она уже наполовину обглодала его веко, и теперь из-под него поблёскивал белок...

    - Эй, проснись, - Линда ущипнула его за щеку. - Хватит смотреть всякую дрянь.

    - Что показывают, то и смотрю, - произнёс он, не открывая глаз, едва отодрав присохший к нёбу язык. - Долго я спал?

    - Почти полчаса, - она была уже одета, причёсана, накрашена.

    - Я орал?

    - Нет. Стонал только, и веки у тебя дёргались как у паралитика.

    - А что, у паралитиков дёргаются веки?

    - Откуда я знаю, - она приложилась к нему поцелуем, который пах помадой и оставил на губах противную жирную плёнку.

    Дверь!